Что было позволительно говорить, зависело от того, где это говорится и могут ли об этом сообщить. Антисемитские настроения продолжали циркулировать в пивных и гостиных, но становились проблемой только тогда, когда их освещали в прессе или за них обвиняли на суде. Цинда приговорили к году тюрьмы, однако он вовремя скрылся и нашел убежище в Ливии.
Антисемитские инциденты достигли пика на Рождество 1959 года, когда ряд синагог и кладбищ был осквернен свастиками и рунами СС. Теперь не только Оффенбург, но и Западная Германия в целом оказалась в центре внимания международного сообщества. В Кёльне на стене синагоги было написано: “Евреи, вон!” В других местах были повалены еврейские надгробия. В Шайнфельде, Нижняя Франкония, плотник признался, что нарисовал свастики и написал “Долой евреев” на стене здания суда и угрожал смертью еврею, владевшему баром100. Волна вандализма поставила под угрозу проект Аденауэра по реабилитации Западной Германии – на самом деле это и было намерением КГБ, советской разведывательной службы, которая, как выяснится много лет спустя, стояла за некоторыми из инцидентов со свастиками101. Канцлер осудил события как “позор и преступление”, которое будет наказано “со всей строгостью”. Однако в то же время он принижал преступников, называя их глупыми хулиганами, и заявлял, что в немецком обществе нет места антисемитизму.
На самом деле вандализм 1959 года не был таким уж отклонением от нормы, как часто думают. Двумя годами ранее подобные нападения произошли как минимум в дюжине городов, а в 1950 году – еще в восьми102. Не была от них застрахована и Восточная Германия. Здесь тоже были случаи вандализма. Разница заключалась в том, что в антифашистской ГДР антисемитизма не существовало – официальный миф, который, как мы увидим в следующей главе, позволил заполниться резервуару расизма. События 1959 года на самом деле показали – и Восточной, и Западной Германии, – что, хотя антисемитизм был загнан в подполье, он оказался глубоко укоренившимся сорняком. Чтобы держать ситуацию под контролем, требовались постоянные общественные и гражданские усилия.
Евреи продолжали подвергаться стигматизации. Были небольшие городки, где только один из жителей мог поговорить с единственным выжившим евреем. В другом месте женщина свела лагерную татуировку, чтобы избежать бестактных комментариев. Некоторые выжившие не подали заявку на Wiedergutmachung, опасаясь подвергнуться остракизму. Во Франкфурте-на-Майне бывший узник, имевший оплачиваемую работу, покончил жизнь самоубийством в декабре 1953 года от отчаяния, не сумев добиться от местного жилищного управления помощи в поиске квартиры, которая позволила бы его бельгийскому партнеру и ребенку воссоединиться с ним103. В Кёльне и Мюнстере власти использовали программу государственного жилищного строительства для строительства квартир для еврейских репатриантов, но в Дюссельдорфе город отказался от своих обещаний. В 1956 году еврейская община жаловалась на антисемитские предубеждения проектировщиков. Новые квартиры в непропорциональной степени доставались немецким изгнанникам. Двадцати восьми семьям, вернувшимся из Израиля, вместо этого пришлось снимать жилье в старых зданиях104.
Антисемитизм продолжал распространяться как в школах, так и дома. В Западном Берлине в 1958–1959 годах школьников привезли на выставку, посвященную Сопротивлению. Их невежество поразило журналистов. Один ученик, подстрекаемый своим учителем и сверстниками, прервал оратора, чтобы сказать всем, что без Гитлера Германия была бы разгромлена врагами, а выставка представляет собой сплошную пропаганду105. Несколько директоров школ сообщали, что их ученики высказывались в антисемитском духе, и пришли к выводу, что обвинить во всем родителей было бы слишком легким решением. Многие денацифицированные учителя вернулись в классы. Берлинский пастор, который провел бессонную ночь после прочтения того, что ученики написали о “еврейском вопросе”, пришел к выводу, что страна находится “бесконечно далеко от подлинной демократии”106. Мы не знаем, что писали его старшеклассники, но мы знаем, что думали о евреях триста тринадцати- и четырнадцатилетних подростков в средних школах (Volksschulen) Мюнхена. Студент-психолог попросил их написать эссе, в котором объяснить воображаемому другу, кто такие евреи. Более чем в трети работ евреи были названы “хитрыми” и “предприимчивыми”. В более чем двух третях использовались другие отрицательные характеристики и утверждалось, что было бы хорошо, если бы Германия прекратила выплачивать Израилю компенсацию. Только каждый третий школьник чувствовал, что евреи такие же люди, как и он сам. На вопрос, почему Гитлер преследовал евреев, только семнадцать человек написали, что Гитлер был неправ. В нескольких случаях исследователь подвергся оскорблениям со стороны учителей и был вынужден покинуть класс107.
К востоку от Эльбы молодых немцев обучали по строгой антифашистской программе, но и это не приводило автоматически ни к сочувствию еврейским жертвам, ни к пониманию немецкого соучастия и вины. В 1961 году сотрудник по работе с молодежью в западногерманском транзитном общежитии для беженцев рассказал о реакции подростков, бежавших из Восточной Германии и смотревших теперь по западному телевидению суд над Эйхманом. Он отметил, что все, что говорили эти мальчики и девочки, было “принижением преступлений Эйхмана”. По их словам, он просто выполнял приказы. Сотрудник заметил, что Эйхман руководил массовыми убийствами евреев и пошел добровольцем в СС.