Отец Томмазо взял чётки, пальцы начали быстро перебирать бусины.
— Разумеется, знаешь, ведь ты всегда был лучшим моим учеником, поэтому я никогда и не ставил тебя в один ряд со всеми. Зачем, если ты выше остальных?
Вены на висках набухли.
— Вы… Николай Львович? — едва ли не по слогам проговорил я.
Отец Томмазо усмехнулся.
— Как мы не похожи на тех себя, правда? Другие лица, другие судьбы. Так что, сын мой, давай по-прежнему обращаться друг к другу как уже привыкли. Ты бастард де Сенеген, я монах-доминиканец из ордена братьев проповедников.
Я поклонился.
— Да, монсеньор.
— Вот и хорошо. У тебя наверняка ко мне много вопросов. Например, как я узнал, что ты, это ты?
— Да, хотелось бы узнать.
— Тот удар, которым ты свалил Шлюмберже. Удар простака. Это же я показал его тебе, и никто кроме тебя не мог его знать. Но это стало лишь подтверждением моей догадки. А то, что ты герой не этого времени я понял, когда проводил над тобой обряд экзорцизма. Видишь ли, сын мой, Господь наделил меня особым даром, я могу определять истинную сущность человека, понимать его душу: живёт она с телом воедино, как повелось от рождения, либо душа заблудшая, прибывшая из другого сосуда…
— Как наши с вами?
— Именно так.
— Вот почему вы отпустили меня после первой встречи и передали под надзор Клещу. Согласитесь, Николай Львович… э-э-э… отец Томмазо, вы были сильно удивлены, когда вдруг поняли, что бастард Вольгаст де Сенеген на самом деле Дмитрий Стригин, ваш ученик.
Инквизитор качнул головой:
— Удивлён, ты прав, и от этого возникли вопросы. Я понимаю в результате какого действа произошло наше переселение в сей мир. Как ты должен помнить, рядом с палаткой ударила молния, и в следующий миг я очнулся в теле молодого монаха в тысяча триста девяносто шестом году, а ты вытеснил душу никчёмного бастарда Сенегена с улицы Мулен в Реймсе в тысяча четыреста двадцать восьмом. Когда твоя мать славная госпожа Полада сообщила, что её сына будто бы подменили, я сразу понял, что за этим кроется. Оставалось только подтвердить догадку, что я и сделал. То, что ты Дмитрий Стригин, я ещё не знал. Ты удивишься, но заблудшие души встречаются если не часто, то периодически, за тридцать два года ты семнадцатый…
— Ого! — не удержался я от восклицания. — И где остальные шестнадцать? Клещ тоже из наших? А Марго?
— Нет, они не из наших. Они даже не поймут, если попытаться объяснить им суть происходящего, ибо в их лексиконе нет слова «фантастика», а «попасть», «попаданец» означает вляпаться в неприятности. А те шестнадцать где-то… Я не знаю, где они сейчас. Увы, никто из них не пожелал присоединиться к ордену братьев-проповедников. Что с ними стало, ведает только Господь. Поэтому я очень обрадовался, когда понял, кто вселился в тело бастарда де Сенегена…
Отец Томмазо смотрел на меня в упор, в глубине его глаз мелькали жёлтые огоньки, пальцы перебирали чётки с такой быстротой, что казалось бусины сейчас задымятся.
— Но ты же не покинешь меня, Вольгаст?
— Разумеется! Николай Львович, прошу прощения, монсеньор Томмазо, даже не сомневайтесь. Вы же знаете, как я к вам относился… отношусь.
— Отрадно слышать. Вокруг меня столько врагов, и почти ни одного плеча, на которое можно опереться. Брат Стефан недостаточно умён, Клещ амбициозен, ему доверять нельзя. Марго… Милая девочка, она мне как дочь, я маленькую качал её на руках. Мечтаю создать ей хорошую партию, но пока не вижу достойного кандидата.
Я сглотнул. Значит, Марго не любовница ему. Она как дочь, и потому ведёт себя столь своенравно. Никто ей не указ, а все кавалеры так, мимопроходилы. Теперь я могу попробовать, попытаться, не строить из себя буку. Ведь она выделила меня из прочих, пригласила к себе в комнату в бегинаже. Не сглупи я тогда, у нас бы уже всё было на мази!
— А разве я плохой кандидат? — вырвалось у меня.
Отец Томмазо улыбнулся.
— Ты именно тот кандидат, который нужен. Но чтобы завоевать сердце Марго требуются не только внешние данные.
— Например?
— Титул и собственный замок. Прояви себя, Вольгаст, и всё это у тебя будет.
Его слова прозвучали как обещание. Я увидел себя верхом на буланом коне в полных доспехах под знаменем. На холме за спиной замер в незыблемой позе величественный замок. Я не просто сеньор, я граф, барон, герцог, а может и… В ушах зашумело — трубы, фанфары, смех куртизанок! Господи… Я тряхнул головой, отгоняя наваждение. Я буду стараться, чтоб получить всё это.
— Вы не пожалеете, монсеньор, поверьте, я целиком на вашей стороне.
— Сие отрадно слышать, сын мой. Ну а пока ступай, мне нужно ещё поработать.
— Хорошо, как скажете. Только…
— Что?
— Объясните, почему вы приказали казнить Жанну д’Арк? Вы знаете историю не хуже меня, и знаете, какое место в ней занимает Орлеанская Дева. Но теперь её нет. Как быть дальше?
Отец Томмазо повёл плечами. Ответ у него готов, это ясно, для того он меня и позвал. Я должен был увидеть казнь, а он должен был увидеть мою реакцию. Увидел. Ну и какие он сделал выводы?
— Историю творят не учебники, а люди, и кое-кто из них считает, что дофин Карл не тот человек, который должен находиться на троне Франции.
— А кто должен, Генрих Пятый?
— Возможно. А возможно, герцог Филипп Добрый. В его жилах течёт та же кровь древних королей, что и у Карла, и у него есть все права основать новую династию. Твёрдого мнения, кого выбрать, пока нет, но понимание, что перемены необходимы, существует.
— Поэтому Генриха Пятого спасли, а Жанну приговорили, — задумчиво констатировал я. — А кто те люди, принимающие решения, монсеньор?
— Всему своё время, сын мой. Твоё дело строго следовать поставленным задачам.
Я почесал затылок.
— Запутано как-то всё.
Отец Томмазо улыбнулся.
— История — субстанция вечная и не постоянная, в неё можно войти, а можно вляпаться. Выбор за тобой.
[1] Ветви собирают и бросают в огонь (Евангелие от Иоанна, глава 15,