Расшумятся, раскричатся и толку не будет. Да и не очень-то к ней прислушиваются, не бабье это дело – охота. И отношение к ней не такое, как к ее отцу, батю уважали, а ее терпят за удачу и твердую руку. А дашь спуска – за пазуху лезть пытаются. Последнему нахалу она два зуба выбила луком и пообещала остальные высвистнуть, чтобы до скончания дней кашки жрал. Подействовало.
Бродит зверюга вокруг деревни, так ведь ее никто и не видел, и в деревне даже курицы не пропало, странный такой зверь. Как оказалось – ОЧЕНЬ странный. Правильно она промолчала тогда.
- И моего брата ты спасать стал.
- Они с горки катались, ну и столкнулись. Он в воду отлетел… жалко стало. Мне уже жить незачем, а ему… как мальчик?
- Жив-здоров, только на задницу еще дня три не сядет, - отмахнулась Райка. – Это ты третий день в горячке, а Лерка я барсучьим жиром растерла, горячим отваром напоила, на следующий же день хотел к друзьям утечь. Ну и получил, за подвиги.
- Он не виноват, там так получилось.
- Думать надо было, - отрезала Райка. – Матери чуть дурно не стало.
Вообще, получил Лерк не за катание, а за то, что пытался в избу дружков провести, на человека-медведя посмотреть. Ух, как же Райка тогда разозлилась! Поганец!
Тебя спасли чудом, а ты спасителю такое подстраиваешь, гаденыш неблагодарный? Ну, и взялась за хворостину. Мигом дошло! Но ведь не скажешь такое этому… кстати!
- Зовут-то тебя как?
- Хосе. Хосе Лагос…
- А что у тебя покалечено было?
Хосе прикусил губу, но о своих бедах рассказал честно. Райка подумала, да и стянула с него одеяло. А что, вроде как не горит, не бредит, просто лежит…
- Давай, попробуй встать.
- Я же не могу!
- Можешь. Нет у тебя ничего такого, слово даю, обычный мужик, все, как у всех.
Хосе аж побагровел от смущения, да так, что и в темной избе заметно было. Она что – его видела?!
- Все я видела, - Райка отлично поняла его и без слов. – И даже трогала. Думаешь, кто тебя переодевал – растирал – посудину выносил?
У бедняги едва уши пеплом не осыпались со стыда.
- Я…
- Вставай, давай! Пробуй!
Хосе повиновался.
И сам себе не поверил, когда шаг сделал, второй, а там и ноги свои осмотрел…
- Я человек. Нормальный…
Райка кивнула.
- Вполне себе. Давай-ка я тебя пока уложу, да пойду, киселька сделаю. Тебе сейчас другого, поди, и нельзя ничего, если долго не ел. А ты пока подумай.
- О чем?
- Я со старостой поговорю, если что. За Лерка – можешь у нас до весны остаться. По хозяйству помочь сможешь? Батя умер, парни еще мелкие, а без мужских рук тяжко приходится. Я-то в лесу постоянно, без того охотой сыта не будешь, а ты бы матери моей и помог по дому?
Хосе даже и думать не стал.
- Я мало что умею. Но если покажете, что и как, обузой не буду, все сделаю!
Райка кивнула.
- Вот и договорились. А одежду я тебе батину дам, он шире тебя был и повыше, ну так подшить можно.
- Я шить умею.
- Уже хорошо. Сам и справишься. Лежи, сейчас тебе киселя сделаю, да к старосте сбегаю, скажу, что ты в себя пришел. А ты подумай, стоит ли старосте говорить насчет храма. Это дело такое, как бы не сообщил, куда не надо.
- Ох, - напрягся Хосе.
- Лучше я ему скажу, что у тебя случайно проявилось. Говорят, так раньше бывало, когда второй облик проявлялся, а в человека вернуться сил не было. Вот и в леса убегали, и в море уплывали. Бывало…
- А о таком в храм сообщать не надо?
- А смысла нет. Он одно скажет, а ты другое, вот он крайним и останется.
Хосе прикрыл глаза.
Райка ушла, а он лежал и думал. И было, о чем.
Что ему дальше делать. Как жить. О чем говорить…
К моменту прихода старосты, у него уже были предварительные наметки.
***
Староста оказался солидным мужчиной в годах, седоволосым и с проницательным взглядом. Он присел на скамью, поздоровался, и принялся расспрашивать Хосе. Честь по чести, как жил, что делал, чем занимался… Хосе врать не стал.
Был калекой, просил милостыню, потом начал замечать, что с ним неладное… а однажды проснулся животным. Почти правда, только про храм ни слова.
- Может, у тебя эрры в роду были? – задумался староста.
- Да кто ж его знает? Поди, проследи!
Старосту это не удивило. После Данакта… да много там чего было! А может, кто из эрров и повалял прапрабабку парня, и такое бывало. А потом кровь и передалась, и вспыхнула.
Это бывает, о чем староста и сказал.
- Райка сказала, ты едой пытался разжиться?
- Да. Вы не думайте, я чужого не брал, и никого из людей и пальцем не тронул…
- Я и не думаю. Ты, парень, не знаешь, а у меня дед из жрецов Многоликого был, много чего рассказывал.
- Да?
- Такое, как у тебя – бывало. И частенько бывало, кровь, это не титул, она сама выбирает, в ком и что проявится. И как проявится.
- Вот…
- Но если б ты в зверином обличье попробовал человеческую кровь, ты бы никогда вернуться не смог.
- Я… не знал.
- Это для первого оборота запрет. Не знаю, почему так, дед говорил, человек должен подчинить себе зверя, слиться, укротить, показать, кто сильнее. Потом, ежели второй раз обернешься, уже можно… всякое бывало. Но первый раз ни капли крови пролить нельзя. Тогда зверь точно тебя победит. Зверем ты и останешься, и человеческий разум погаснет.
- Я не проливал. И… я тоже умирал. Знал, что скоро стану зверем, надеялся, что убьют…
- Ну, теперь тебя убивать всяко не будут, поживешь у нас, авось, и польза от тебя будет. Управителю скажем, что ты Райкин кузен, пришел по