Она оглядела путника с ног до головы цепким взглядом удивительных глаз и степенно прошествовала через зал к скромному креслу. За перегородкой вдвоем стало немного душно. Жених, практически взрослый мужчина, занимал достаточно места и воздуха. А невесте, худенькой и невесомой, едва исполнилось шестнадцать.
– С хорошими новостями ты не явился бы в таком виде, – откинувшись на резную спинку, грубоватым для женщины голосом произнесла госпожа. – И в таком… составе.
– Я пересекся с ними в городе, – приступил сразу к делу пришедший. – Отследил до Тарды, но после меня прервали.
– Они больше месяца преодолевали расстояние в пять-шесть дней? Не держи меня за простушку, Фирюль.
– Задержались на хуторе, – объяснил человек, – пока заживала рана.
– Чья?
– Его.
– Она цела?
– Насколько я знаю, да. Я потерял их на пути в Столицу.
– Кто у нас в Столице? – обратилась госпожа к управляющему. Тот зашептал ей на ухо, не сводя с Фирюля глаз. – Ах, ясно, стоило мне отвернуться! Выходит, пора это прекращать. С тобой, – она указала на разведчика, – я разберусь потом, а вы двое вылезайте и слушайте-ка внимательно.
Тяжело вздохнув, жених неизвестно перед кем извинился, мягко отпихнул невесту и вышел на свет. Его совсем не красивое, будто покусанное, в мелких рытвинах лицо тем не менее нравилось ей открытостью. Фирюль кивнул в знак приветствия, изящно перехватив в полете каплю воды, сорвавшуюся с кончика длинных светлых усов.
Невеста все отказывалась верить, что их так легко обнаружили, и сидела в укрытии, пока управляющий не рявкнул:
– Ну-ка, быстро!
Виновато потупив взгляд, она подчинилась. Мысленно посетовала: «Это они услышали, как зашуршал его дурацкий парчовый рукав». Помялась, неловко чувствуя себя в тишине, повисшей камнем на шее.
Красивые глаза госпожи прожигали насквозь. Наконец она вышла из раздумий.
– Раз уж я последняя из старших родственников, обойдемся как-нибудь без мужчин. Время тревожное, так что и гости пусть сидят по домам. Оденьтесь как следует, умойтесь и возвращайтесь сюда. А ты, – она снова поманила управляющего, – устрой выпить да закусить.
– Желаете сааргетского красного, госпожа? – услужливо предложил мужчина.
– Чего?! – возмутилась старушка. – Не смей! Это лучшее из моих вин! Достань, не знаю, браги, эля, или чем там батраки заливают горести.
– Не переживай, – скверно ухмыляясь, прошептал Фирюль, пока они препирались, – мы все знаем, что он тебя сегодня не тронет.
И с этой же зловредной улыбочкой перевел взгляд на жениха. Тот в ответ только тихонько шикнул.
Госпожа, не прерывая разговора с управляющим, жестом отправила всех троих вон. Они почти синхронно исполнили правильный поклон и, пятясь, удалились. «Гадина», – подумала невеста, имея в виду старушку, ее мерзкого слугу, грязнулю Фирюля и всю эту дурацкую кукольную жизнь.
Служанки принесли блюдо с водой для умывания и помогли одеться: ладно скроенное по фигуре светло-зеленое платье шнуровалось через всю спину, кончики шнура украсили золотыми бусинками. Несмотря на холод и то досадное обстоятельство, что платье сшили из первой попавшейся ткани, которую нашли в запасах старушки, – и это оказалась чересчур тонкая ткань, – невесте стало жарко. Ей дали глотнуть чего-то ужасно крепкого, чтобы она перестала вертеться и задумалась, наконец, о важности момента.
«Угораздило же явиться на свет в такое поганое время года», – удивлялась госпожа некоторое время назад, когда отмечали, впрочем, безо всяких торжеств, день рождения грустной невесты. И вот ее наряжали к свадьбе. Заплели тонкую косичку поверх распущенных медных волос, чтобы убрать их от лица, вытерли пот со лба. Говорили: «Гляди веселей!» – и невеста улыбалась, хотя ей этого совсем не хотелось. Набросили на плечи золотистый мех, опоясали серебряной цепью.
– Ну что вы за красавица, юная госпожа! – восклицала провожающая невесту батрачка. – Держите только ровнее спину.
– Благодарю, – опомнилась она. – Благодарю тебя.
В зале расставили свечи. Жених и невеста зашли одновременно. Кроме них присутствовало еще человек десять челяди да госпожа с управляющим; Фирюля за провинность прогнали прочь. Излишне дружелюбная батрачка сделала невесте знак, мол, бодрись. Она в очередной раз выдавила улыбку и встала посреди зала, плечом к плечу с женихом. Госпожа, одетая так же, как и сегодня утром, недовольно поджала губы и протянула им два деревянных кубка.
– Семя и лоно, – небрежно бросила она, хотя следовало говорить торжественно, причем делать это должен старший мужчина в роду.
Потом предполагалось долго разглагольствовать о том, каким цветущим и плодотворным станет этот союз, но госпожа поторопилась закончить. Жених и невеста повернулись друг к другу и осушили полупустые кубки. Им налили горькой, выдохшейся браги. Оба едва не закашлялись от отвратительного пойла, и, судя по поднявшемуся среди свидетелей ропоту, это оказалось заметно.
– Отто из Тильбе, – уже более подходящим случаю тоном провозгласила старушка, – сын Вернера и Нишки, рода древнего и благородного. Ты клянешься своим честным именем любить эту женщину и не иметь иного потомства, кроме прижитого с нею. Ты клянешься землей своей лелеять ее. Клянешься мечом своим защищать ее!
– Я клянусь.
Отто склонил голову так торжественно, будто у него был выбор.
Нишка вроде бы оценила старания – по крайней мере, лицо ее несколько разгладилось. Совсем войдя в образ, госпожа обратилась к невесте:
– Итка из Кирты, дочь Марко и Ветты, рода…
Она прервалась на полуслове и изменила голос, но невеста не слышала, что Нишка говорила дальше. Все вокруг закачалось, будто подул сильный-сильный ветер.
Вдруг перед глазами возникли чужие лица, мутные и дребезжащие, как отражения на воде. Невеста поняла, что лежит навзничь, а они склонились над ней и не дают вздохнуть. Грудь и горло словно придавило камнями. Мигали испуганные глаза, открывались немые рты.
– Отойдите! – закричал Отто, разорвав удавку бьющей по ушам тишины, распихивая сгрудившихся слуг локтями. – Я сказал, отошли!
Невеста узнала его лицо. Подавилась слюной, почувствовала влажное тепло на подбородке. Очутилась на коленях, ладонями в розовой пене. Скорчившись, снова упала на пол.
По ногам повеял могильный холод.
– Клянусь, – в бреду пробормотала невеста, когда Отто поднял ее на руки.
Он, уже позабывший о брачной церемонии, ничего не ответил, и невеста потеряла сознание.
Она успела побыть Иткой Ройдой всего ничего, но роль заучила превосходно.
Глава 10. Девятка пентаклей
Когда Гашека разбудили, он уже думал, что больше никогда не проснется – настолько пугающе живыми казались образы в его голове. Во сне он в очередной раз очутился в