Куница прищурился, осторожно коснулся ее подбородка, заглянул в глаза. Скользнув пальцами по щеке, отбросил назад волосы, заплетенные в тугую косу, и с улыбкой щелкнул по золотой серьге.
– Говорят, ты вылитая Берта Ольшанская в юности, – с наигранной задумчивостью протянул Куница. – Выходит, она и впрямь была очень красива. Ты знала, что ей посвящали стихи?
– Бабушка упоминала об этом, но никогда не давала мне их прочесть. А потом все сгорело. Первые стихи, которые мне довелось услышать с тех пор: «Весь честной народ Столицы побывал уж у Бойницы».
Куница от души рассмеялся – и вдруг закашлялся, повел раненым плечом. Поморщился, пряча за кулаком выражение боли на лице.
– Да, измельчали нынче поэты.
Итка постаралась сделать вид, будто ничего не заметила, но решила, что нужно сообщить Саттару. Уцепившись за тему разговора, почувствовала, как вопрос прямо колется на языке, и поборола стеснение.
– А ты бывал у Бойницы?
Куница бодро кивнул.
– Вообще не впечатлило, – бросил он так, будто речь шла о вине или сыре. – Она на плаву только из-за глашатая. Дельный, кстати, парень, не зря Бруно его выбрал.
– Выбрал для чего?
Куница, похоже, сказал лишнего, и стеснение тут же вернулось.
– Зато Бойница точно не забыла нашу встречу, – легко нашелся он. – Ты ведь знаешь, меня зовут Десятируким не только потому, что я отлично жонглирую.
Итка смутилась еще пуще прежнего и неосознанно прижала ладони к лицу, чтобы остудить пылающие щеки. Куница словно этого и добивался – таким он выглядел довольным.
– Да ладно тебе. – Он мягко приобнял ее здоровой рукой. – Я имел в виду свое заплечных дел мастерство.
«Умеешь ты сгладить углы», – мысленно посетовала Итка, хотя кровавые подробности чужих историй, в отличие от поцелуев и ласк, давно уже перестали ее смущать.
– И многих ты пытал?
– Раньше я этим зарабатывал, – ностальгически начал он, – потом допрашивал нескольких людей для ханзы, а после Крушителя Черепов мне попался всего один скучный мужичонка. Так что я с нетерпением жду, когда мы выкурим Ройду из его лесной норы. Он первый, кто убедительно солгал мне под пыткой, и он же, клянусь тебе, станет последним.
Ее слегка передернуло, но Куница, казалось, не обратил внимания. Позже они стали говорить о более приятных вещах – еде, праздниках, детских забавах, но маленькое черное семечко легло в благодатную почву рыхлых, не до конца оформившихся мыслей.
После полудня резко похолодало. Снег больше не падал, но короткая осень на глазах слабела, уступая место ранней зиме. «Странный год», – подумалось Итке, когда она шла за дровами для печки. За точильным камнем, согнувшись, Саттар трудился над секирой с длинным крюком. Страшное оружие, а в руках громилы металл и вовсе блестел так, будто сама смерть подмигивает с недоброй улыбкой.
– Куницу раньше завтра разбуди, – буркнул хаггедец, не поднимая головы, – надо посмотреть на рану. А то любит он, зараза, поваляться.
– Он врет, что все уже прошло, но ты ему не верь, – предупредила Итка. Саттар ничего не ответил, и повисло неловкое молчание. Она натянуто улыбнулась и кивнула на оселок. – Собираешься в дальний опасный путь?
– Да тут ехать-то, – небрежно бросил хаггедец. – Иди, тень твоя мешает.
Возвращаясь, Итка ненадолго задержалась в коридоре. Дверь в просторную спальню, которую заняла Танаис, оказалась чуть приоткрыта; оттуда пахло печеными яблоками. Воительница сидела у окна и, напевая себе под нос, расчесывала деревянным гребнем густые волосы. Итка присмотрелась к длинному шраму на голове Танаис – жуткая, должно быть, за этой отметиной стояла история.
– Тебя-то я и ищу, – вдруг раздался позади моложавый голос. Бруно подкрался совсем-совсем тихо, как кот. – Заходи, примерь. Должно подойти.
Вожак положил пухлый сверток на охапку дров, которую Итка держала в руках, и подтолкнул в спину. Танаис улыбнулась вошедшим и отложила гребень, уступив место на свету. На поверку сверток оказался черным шерстяным кафтаном с меховой оторочкой. Сняв жилетку, которая стала уже все равно что вторая кожа, Итка ловко просунула руки в длинные рукава, потрогала мех на оборках – кажется, лиса.
Хаггедка помогла застегнуть кафтан на ремешки с коваными пряжками, одернула полы, осмотрела Итку с ног до головы: чуть широко в плечах – верно, шито на юношу, – но в остальном сидело неплохо.
– Впору? Прекрасно! Эноля строго наказала мне держать немочей в тепле, – усмехнулся вожак, выразительно потрясая кулаком. – Как можно ослушаться эту женщину?
– Саар’тарза, – вполголоса произнесла Танаис. – Красавица.
Она с улыбкой поднесла Итке маленькое круглое зеркальце. «Да я ли это?» – поразилась она, взглянув в глаза отражению. Эти глаза, когда-то живые, ярко-голубые, словно потемнели, и высокое небо стало глубоким озером. Гашек говорил, что в ее лице есть кое-что и от матери – госпожа Ветта, даже чуть раздобрев от беременности, немного походила на ребенка.
«Теперь Матей не назвал бы меня девчонкой», – подумала Итка, не видя более ничего детского в собственных чертах. Черный всегда ей шел, а мех с рыжиной подчеркивал красоту волос.
– Я могла бы купить кое-что в ближайшей деревне и сделать еще лучше, – как бы невзначай сказала Итка, возвращая зеркало хаггедке.
– Да, мы обязательно заедем по дороге, – кивнув, ответил вожак. Итка поблагодарила за подарок. – Носи на здоровье.
Увидев ее, Куница присвистнул, отобрал дрова и сам занялся печкой; ему нравилось разводить огонь. «А ты пока погуляй, – смеялся юноша, – негоже такой роскошной госпоже пачкать ручки». Щелкнув его по носу, Итка отправилась искать Гашека – давно они не говорили наедине. Замок будто уснул: все занимались делом, и она не слышала ничьих голосов.
Итка столкнулась с Гашеком у выхода из кладовой. Жуя сушеные фрукты из закромов ханзы, он вопросительно оглядел новый наряд. Итка приосанилась, показала кафтан со всех сторон. Гашек покивал, но несколько безучастно.
– Мне это не нравится, – вдруг заговорил он, дожевав и выплюнув косточку. – Просто чтоб ты знала.
– Что не нравится? – не поняла Итка, критически оглядев кафтан.
– Куница.
Она нахмурилась.
– Это еще почему?
– Во-первых, у тебя жених. – Гашек загнул большой палец. – А во-вторых… Ну, куда это все придет?
– А ты о чем думал, когда трахал дочку Гислы? – прошипела Итка. – Между прочим, я и слова тебе не сказала.
Гашек замялся.
– Это другое.
– Ой ли?! – Она едва не разошлась еще сильнее, но усилием воли взяла себя в руки: не время ссориться. Казалось, Гашек и сам пожалел, что завел этот разговор. Итка мягко коснулась его руки. – Послушай, Гашек, ты ведь как брат мне, и…
– Вообще-то, я и есть твой брат! – он вдруг повысил голос. – Последний мужчина в этой проклятой семье!
– Не последний, –