«Готов поспорить, новый владыка будет доволен вашей службой», – почти совсем непринужденно отмечал Бруно, щелкая ногтем по серебристой бусине в бороде. Господин Батенс переглядывался с одним из телохранителей и отвечал: «Делаю все возможное».
С Гашеком же старик общался по-простому – спросил, например, открыто:
– Что стало с твоими руками?
Шрамы опять зачесались. Гашек сделал глоток из бурдюка и коротко сказал:
– Пожар.
– Я догадался, что не наводнение. Стмелик, твой дом ведь тоже однажды сгорел? – Один из друзей господина Перго, которых Гашек путал между собой, кивнул. – Видишь, а у него на коже не осталось ничего, как говорится, на память. Как же это тебя угораздило?
Отвечать не хотелось и не пришлось: главарь отвлек Батенса мудрым замечанием касаемо налоговой политики. Гашек не вслушивался в их беседу, сосредоточенно выковыривая грязь из кобыльей гривы, пока Бруно не произнес:
– …это, кажется, общая черта обеих бронтских академий. Верно говорю, Куница?
– И вы тоже учились в Бронте? – спросил Гашек господина Перго.
– Начинал, потом перебрался в Столицу. Как говорится, путь на вершину открывается у подножия. Хотя есть и те, кто, как ваш юнец, выбирает скользкую дорожку.
– Чего? – не понял Гашек.
– У каждого бронтского школяра три дороги, – степенно начал объяснять Батенс. – Непыльная и прямая – закончить академию и приискать, как говорится, местечко для спокойной службы. Извилистая, в горку, – прорваться в Столицу и попробовать там удержаться. И, конечно, самая короткая – вылететь неоперенным птенчиком. О, у меня есть любимая история на эту тему. – Он хлопнул себя по вздутому животу. – О том, как выгнали одного пройдоху, который залез под юбку молодой ректорше. Бежал из города, как говорится, сверкая пятками, и не сказать, что хромой. Ректор, ясное дело, развелся, а куда подевался школяр…
– Куры заклевали, – процедил Куница. – Насмерть.
Едва Гашек собрался озвучить созревший вопрос, неожиданно напала икота, а Куница уже подстегнул лошадь и уехал на корпус вперед остальных. Гашек пожал плечами и подумал: «Ладно. В следующий раз».
Распрощались на перекрестке: господин Батенс с друзьями отправился по делам, с прищуром оглядев напоследок ханзу, а они поехали на юго-запад, придерживаясь большого тракта.
– Какой интересный человек, – весело отметил Бруно. – Так ответил на самые важные мои вопросы, будто я вовсе их не задавал. Несказанно рад буду встретиться с ним снова.
В дороге дни пролетали незаметно – Гашек старался все время чем-то заниматься, чтобы в голову не лезли дурные мысли. Даже выучил несколько слов на хаггедском, хотя Саттар каждый раз находил к чему придраться в произношении.
– Не «жервас», говорю, а «шиервас», – поправлял он, двигая губами, как жующий конь. – Это значит «семья» или «племя».
– Много в Хаггеде племен? – захотелось вдруг узнать Гашеку.
– Угу. И у каждого еще свои заморочки.
– Например?
– Например… – Саттар сплюнул вязкую слюну. – Кое-кто считает, что надо сдохнуть в битве или победить, а плен – это, на хер, не про нас. Сраные традиции.
Танаис одарила его странным взглядом, но громила прикинулся, что не заметил. Не ладили они в последнее время. С тех пор, как Марко…
К счастью, мысль Гашек не закончил – его поманил пальцем главарь.
– Должен тебя предупредить, – со всей серьезностью произнес Бруно. – Сейчас мы окажемся в стенах Рольны, славного городка, и встретимся с моим старым знакомым. Его зовут Збинек Гоздава, он из благородных, но не вздумай обратиться к нему «господин» – только «гетман» или по имени, если все пойдет хорошо. Степень его гостеприимства зависит от настроения и погоды, так что на всякий случай держись поближе.
Гашек кивнул и из любопытства поинтересовался:
– Откуда ты его знаешь?
– В свое время он получил награду за мою голову. С тех пор мы с ним добрые друзья.
Не слишком-то хотелось улыбаться, но Гашек сделал это все равно – сам не понял зачем. Потом рассеянно потрепал лошадь по шее и погрузился в задумчивость.
«Славный городок» Рольна – следующий на пути после Бронта, если ехать оттуда по тракту на восток. Еще немного, и вот они, родные места. Чтобы не вспоминать, почему дом пришлось покинуть, Гашек вынул пробку из бурдюка и выпил все содержимое. К общей радости, возможность пополнить запасы представилась уже очень скоро: на горизонте вырастали городские стены.
За воротами свернули на одну из немощеных улиц, в конце которой, как огромный ящик для инструментов, темнело угловатое здание в два этажа. Подъехав поближе, Гашек разглядел в некоторых окнах нелепые синие занавески. Одна из них резко дернулась в сторону, и за ней показался голый по пояс человек, который выбросил наружу обглоданную кость и снова скрылся. Здесь не хватало, пожалуй, только зазывалы.
«И что мы тут делаем?» – запутался в собственных мыслях Гашек. Он наклонился к Бруно и задал вопрос иначе:
– Где мы?
– Это, братец, знаменитый рольненский сиротский приют.
Гашек осмотрел здание еще раз и убедился, что глаза его не обманывают. Сказал уверенно:
– Это бордель.
– А разве одно другому мешает?
Действительно, здесь никому ничего не мешало: протяни только руку, и любое из удовольствий – твое. Уже на входе их окружила стайка разновозрастных девушек и женщин, которым Бруно вполголоса объяснил цель прихода. Одна из сироток упорхнула в полумрак коридоров, а затем, вернувшись, провела ханзу в соседнее помещение. Гашек терялся в этом водовороте цветов и запахов: пестрые ткани застиранных платьев, хлеб и брага, восковые пятна на полу.
– Чтоб мне провалиться! – воскликнул человек, восседающий за столом в центре зала на единственном стуле среди скамеек. Широкоплечий и крупный, почти как Саттар, с бледным лицом, бритым начисто и черными волосами до плеч, Гоздава – а это мог быть только гетман – раскинул руки в приветственном жесте. – Сааргетский ублюдок, мой лучший контракт! Тебя до сих пор никто не переплюнул. Ну, как оно?
– Здравствуй, Збинек, – сдержанно ответил Бруно. – Тот вопрос уже решен. Я к тебе по другому поводу.
– Весь внимание! Соловей, принеси-ка чего покрепче, пусть девчонки чуток отдохнут.
С низкой скамьи у дальней стены поднялся человек, в котором все, от взгляда до походки, выдавало новое лицо в устоявшейся общине. Гашек поймал себя на мысли, что никогда не ощущал подобного в ханзе – может быть, дело в меньшем количестве людей. Человек, нервно подкрутив пальцем светлые усы, вышел из зала,