Шакти кладет обруч на постамент, достает рубин из кармана на груди, задевает рукой амулеты – теперь их два уже с недавних пор. Царица собиралась сюда, на остров, когда ее любимая дочь родит и чуть-чуть оправится: нельзя оставлять семью в такое время. Сего об этом знала. Ее будет очень не хватать.
Царица примеряет рубин к пустому ободку в золотых корнях высокой сосны. Хорошо подходит. Нааса сказала бы, как пчеле цветок. Иголки теперь притихнут, затаятся, задумаются.
Шакти вспоминает день, когда гибель подруги обрела смысл: долгожданный день, но совсем не радостный.
Снег почти растаял, зима на излете, в Берстони новый владыка, царица смотрит свысока на первые его шаги. Она смотрит свысока и на глубокий шрам в проборе темных волос – Танаис вернулась, ее красавица-дочь.
Их шесть, девочек-наложниц, что расплели косы и обрели свободу. Прежде во всем единых, жизнь при царице со временем поделила их надвое. Три темноволосых красавицы обернулись ее тенями, ее телохранительницами, ее иш’тарзами. Три блондинки стали матерями ее внучкам и внукам – ее безвозвратно утерянным прошлым, ее ослепительно светлым будущим.
Танаис снимает с шеи шнурок с амулетом – один из корней, что еще даст побеги, – протягивает раскрытую ладонь. Запястье пахнет печеными яблоками; много лет назад юная танцовщица обвивает лентой морщинистую шею старика, и в горле у него застревает кусок десерта.
Шакти держит руки за спиной, спрашивает: «Остальные?»
Танаис отвечает: «Мертвы».
Что она может чувствовать? Скорбь опускает веки, сбивает дыхание; отец подносит факел к сложенному костру. Танаис глядит прямо, грудь вздымается ровно. Не скорбит. Это хорошо. У царицы есть поручение для любимой дочери.
Одна из внучек Шакти, не самая старшая, не самая младшая, уже ездит верхом и крепко держит копье. Растет замкнутой, говорит лишь по делу, смотрит на всех волчицей и улыбается, если видит котят. Она любит родителей, сестер и братьев, любит седовласую царицу-бабку, но посвящает не слова или взгляды, а маленькие поступки этой любви.
Царица не спешит объявлять во всеуслышание имя наследницы – пусть сначала обучит ее кое-чему Танаис, пусть подрастет, пусть окрепнет ее любовь, пусть совершит она первые большие поступки. Шакти немолода, но в их роду женщины живут подолгу. Она надеется, времени будет достаточно.
Царица уголком ткани стирает каплю грязи с ясеневой лисицы под жадеитовой сосной. Красивая корона. Шакти никогда ее не носить. Она не жалеет – ей неприятны венки и тяжелые обручи, под их весом как будто сгибается спина. Царица чувствует – как и многое в жизни, скорее чувствует, чем понимает, – что власть ее не в парче и золоте, а в страхе, преследующем, как хищник добычу, каждое решение: боясь совершить ошибку, Шакти почти всегда поступает верно. Это не радует, не успокаивает, только напоминает: ты сделала хорошо, и теперь всем, каждому, кого ты знаешь и любишь, станет немного лучше. Не забывай же, Шакти, царица хаггедская, что и ошибка твоя будет стоить дорого.
Не забывай, Шакти, отчего ты выбрала алые рубины.
Она поддевает пальцем второе дно сундука и вынимает оттуда маленькие инструменты. Нужно немного времени, чтобы закрепить камень в обруче.
Сколько времени нужно, чтобы вновь выросло дерево на пепелище? В корнях ольхи ободок пустой: Берстони предстоит еще войти в семью. Когда это случится, народ будет в безопасности.
Шакти смотрит на результат работы. Царица удовлетворена. Мысль об этой короне пришла к ней однажды за ужином с дочерьми. Ощущение необъяснимой тревоги, за которым сразу возникло воспоминание: она, прошедшая с честью все испытания, теперь новая молодая царица, становится на колени и сжимает в ладони комок земли, просит о силе и мудрости великую Мать матерей, просит укрепить разум ее, сердце и чрево. Шакти трижды касается тела и возвращает землю земле, на место. Почему трижды, почему так, почему именно в этом порядке?
Шакти слышала, что у берстонцев есть история о колдовском дереве. Хаггеда хранит историю. Она должна получить свое.
Белая парча, как снег спящую землю, накрывает незаконченную корону. Инструменты кротами прячутся под второе дно, золотой обруч ложится в сундук и засыпает во тьме, когда опускается крышка.
Где-то далеко, в такой же мрачной тишине, притаилась безымянная угроза – царица чувствует ее с того дня, как стала матерью шести дочерям. Опасность назревает, пульсирует, как нарыв, но у нее нет единого тела, нет головы, чтобы отрубить, нет сердца и чрева, чтобы пронзить стрелами и копьями. Хаггеда встречает врага лицом к лицу, но только не в этот раз.
Шакти берет в руки факел, разгоняет тени. Иголки никак не могут понять, что Берстонь – не цель, а средство ее достижения. Цель всегда одна – выжить и оставить потомство. Когда помнишь об этом, жизнь становится проще.
Шакти выходит на свет, гасит факел. Ветер усиливается, несет с собой запахи и звуки. Весна – доброе время, не хотелось бы умереть весной.
Царица спускается к кипарисам, не обращает внимания на их болтовню. Впереди, на земле, в тени стройного ствола – нерастаявший снег, последний вздох зимы. Шакти подходит ближе. Нет, это не снег, зрение подводит ее, это – живое существо. Она садится на корточки в нескольких шагах от него и присматривается: дрожит. Шакти осторожна, протягивает медленно руку, берет комочек мягкой шерсти в ладонь. Внучка, может быть, улыбнется: парчовый рукав царицы цепляет когтями маленький белый котенок.
Действующие лица
В Старой Ольхе
госпожа Ветта Ольшанская
госпожа Берта Ольшанская, мать Ветты и Войцеха
господин Войцех Ольшанский
Гавра, кормилица
Сташ, внучатый племянник Гавры
Янко, рыбак из Малой Митлицы
В Кирте
господин Гельмут Ройда
господин Марко Ройда по прозвищу Крушитель Черепов, младший брат Гельмута
Гашек, внебрачный сын Гельмута
госпожа Итка Ройда, дочь Марко и Ветты
Свида, управляющий
Лянка, прачка
В усадьбе Тильбе
госпожа Нишка Тильбе
господин Вернер Тильбе
господин Отто Тильбе, сын Вернера и Нишки, жених Итки Ройды
Фирюль, шпион Нишки Тильбе
Стельга, жена управляющего, сестра Фирюля
девушка, позабывшая свое имя
В Хаггеде
Шакти, царица хаггедская
Сего, одна из шести дочерей царицы Шакти
Нааса, предводительница Сосновых Иголок
Тареса,