Вода смыла последние капли с моей кожи. И только тогда я позволила себе выйти.
Когда я вышла из душа, обернувшись в тонкую ткань, не столько закрывающую, сколько подчеркивающую тело, воздух в спальне был уже другим — наполненным ароматами еды и… ожидания.
На маленьком столике у окна — белоснежная скатерть, дымящийся чайник, изящная посуда, тёплый хлеб, что-то фруктовое и сладкое. Всё было накрыто с вниманием, как будто завтракала королева, а не… лже-лея, случайно попавшая в чужое тело.
Но не это привлекло моё внимание.
Он стоял на колене чуть в стороне, у края ковра. Обнажённый по пояс, с опущенной головой, руки свободно лежали на бедрах, но спина — идеально прямая. Слишком идеально. Как у тех, кто давно научился быть послушным, но внутри всё ещё не сдался.
Вот ты где.
Я подошла ближе, сдерживая выражение на лице — почти инстинктивно, потому что тело помнило: слишком мягкое выражение — это слабость. А слабость здесь — это приглашение. Или угроза.
“Так вот как тебя зовут, — подумала я, разглядывая мужчину. — Кайрен.”
Он вздрогнул едва заметно, но голову не поднял.
Кайрен.
Теперь я знала, кто именно отшлёпал меня плетью, а потом срывал свою злость таким сладким способом. Кто загонял меня в безумие наслаждения.
— Ты принёс мне завтрак? — спросила я, подходя ближе.
— Да, Лея, — его голос был низким, но без хрипотцы, как ночью. — Как вы и повелели.
Я не говорила ему приносить еду. Но, похоже, это было частью того, что «лея Таша» делала каждый день.
Я потянулась за чашкой и, не глядя, сказала:
— Встань. Сядь рядом.
Его затылок дрогнул, как будто я ударила не словом, а плетью. Но он подчинился. Встал плавно, красиво, как будто каждое движение — это особый ритуал. Потом сел рядом, не слишком близко, но достаточно, чтобы я чувствовала его присутствие.
Вот и посмотрим, Кайрен, — подумала я, отхлебывая горячий чай. — Кто ты теперь. И кем я стану рядом с тобой.
Я оглядела стол внимательнее. Завтрак был обильным — больше, чем могла бы съесть одна женщина. Фрукты, хрустящий хлеб, сыр, два вида джема… Я подняла бровь, глядя на всё это изобилие, и, откусив виноградину, негромко спросила:
— Ты ел?
Он чуть заметно кивнул:
— Да, Лея.
— Когда? Вчера?
Он не ответил, но в глазах мелькнула тень. Я вздохнула, взяла кусок хлеба, щедро намазала малиновым вареньем — густым, с целыми ягодами, — и протянула ему.
Он замер, словно я предложила не еду, а яд.
— Возьми.
Кайрен медленно поднял руку, взял ломтик за край, не касаясь моих пальцев, и некоторое время вертел его в руках, как будто не понимал, что с ним делать.
Я фыркнула, качнув ногой:
— С плетью ты быстрее разобрался.
Он вздрогнул, и, кажется, в глазах мелькнуло что-то похожее на стыд… или смущение. Только на миг. А потом — решимость. Он откусил. Медленно. С усилием, как будто нарушал запрет.
Я наблюдала за ним, ела сама, наслаждаясь тишиной. Он сидел прямо, не касался еды больше, чем нужно, не делал ни единого лишнего движения. Но был рядом. Тёплый, реальный. И неуловимо настороженный.
Молча ели, как старые любовники после ссоры, как незнакомцы после слишком бурной ночи.
— Хотите, я позову лекаря? — осторожно спросил он, словно боялся, что я вот-вот упаду в обморок.
Я не выдержала.
Улыбка, расплывшаяся на губах, переросла в смешок… а потом в самое настоящее, живое хрюканье от смеха. Неизящное, неожиданное — но такое освобождающее.
Кайрен вздрогнул, будто от пощёчины, выпрямился, вытянулся ещё больше — и уставился на меня так, будто я только что призналась в ереси. Шок на его лице был неподдельным.
И я поняла. Он действительно решил, что я больна. Что смеющаяся Лея Таша — симптом. Что, раз не бью, значит точно слабею. Значит, скоро умру. Или кого-то собираюсь убить. Опасно. Очень.
Боги. Если уж я начинаю веселиться в этом теле, это действительно становится очень опасным.
— Если тебе так не нравится моё хорошее настроение, — протянула я лениво, облизывая ложку варенья и глядя прямо на него, — мы можем вернуться к привычным практикам.
Мой голос стал холоднее, взгляд — отчуждённым, как у прежней Леи Таши, той самой, что не терпела ни вольности, ни слабости. В ту же секунду выражение на его лице изменилось. Осознание — резкое, полное. Он понял, что перегнул. Что позволил себе слишком многое.
Кайрен медленно склонился, опускаясь на колени, и, не находя места возле стола, осторожно упёрся лбом в мои ноги.
И в тот момент меня будто ударило током. Какое-то дикое напряжение пробежалось по коже, будто нервные окончания вспыхнули от этого простого, почтительного жеста. А потом… потом всё ушло туда, вниз живота. В самое нутро, где уже и так было жарко от утреннего душа и слишком внимательных взглядов.
Чёрт. Что со мной не так? Почему каждое прикосновение этих мужчин превращается в бурю? Почему едва ощутимое касание к их телам — и я готова стонать?
Что за бешенство матки, в самом деле.
Но, несмотря на всю эту игру в холодность, в ледяную отстранённость, я не смогла сдержаться. Пальцы сами скользнули в его волосы — густые, мягкие, тёплые. Я зарылась в них, чувствуя, как внутри меня распускается сладкое, ленивое удовольствие.
Он замер, не поднимая головы. Но потом медленно посмотрел на меня снизу вверх, взглядом, который прожигал насквозь. В нём была жажда. Ожидание. Сдержанная ярость и преданность. И всё это для меня.
— Как мне вернуть вам хорошее настроение, лея? — спросил он тихо, почти шепотом. Голос у него был хриплый, будто у него в горле тоже пульсировало желание.
Глава 7
Я улыбнулась, слегка наклонилась к нему и, не отпуская его головы, ответила почти лениво, с хрипотцой, которая выдала меня с головой:
— Трахни меня.
Он замер. На долю секунды, всего лишь вдох — но я почувствовала, как эта пауза вибрирует между нами. Почти как молния, что вот-вот ударит. Его глаза стали темнее, дыхание участилось, а пальцы, лежащие на моих ногах, невольно сжались.
А потом он поднялся. Медленно. Плавно. Не как раб, исполняющий приказ, а как хищник, решивший наконец взять своё.
Один шаг — и он оказался между моих бёдер. Второй — и его губы накрыли мои с такой жадностью, будто я была его воздухом. Я застонала, прижимаясь ближе, чувствуя, как в нём поднимается сила, почти