Он усмехнулся, почти дико, и его пальцы сжали меня чуть сильнее — не причиняя боли, но не позволяя отстраниться.
Он чуть сдвинулся на стуле, обхватил меня крепче, и, не отрываясь от поцелуя, медленно приподнял меня за бёдра. Пальцы впились в кожу, горячие, сильные, уверенные.
Я почувствовала, как воздух между нами будто сгустился. Он оторвался от моих губ, прижался лбом к моему, и в его глазах вспыхнул вызов. Я взглянула вниз… и замерла. Его твёрдость была готова. Уже почти касалась моих складочек. Сердце забилось быстрее. Слишком быстро.
Он не должен был этого делать. Не имел права. Нарушил все правила — подчинение, дистанция, послушание.
А он…
Он смотрел мне в глаза. Не как слуга — как мужчина, как равный. С вызовом, с ожиданием. И ни на миг не отступал.
И я, не отводя взгляда, медленно опустилась на его член. Принимая его в себя. Полностью.
Он резко выдохнул, и его руки сжались сильнее. В следующее мгновение он сам двинулся — уверенно, властно, крепко удерживая меня за бёдра. Его губы прижались к моей шее, обожгли кожу горячим поцелуем, от которого я вздрогнула и застонала.
Он задавал темп, и я подстраивалась, теряясь в этом жаре, в этой тяге, в этих пальцах, что будто прожигали мою кожу.
Он скользнул вверх, снова нашёл мои губы, поцеловал жадно, будто хотел запомнить вкус, выжечь его в себе навсегда.
Каждое движение было точным, сильным — и будто слишком личным.
Я обвила его за шею, выгибаясь навстречу, чувствуя, как тело вспыхивает снова, как разум тонет, как он приближается к самому центру моего желания.
Магия вспыхнула, как ответ на наше слияние — жаркая, почти ослепительная, разлилась по комнате, пронизала воздух, кожу, дыхание. Я чувствовала, как она проникает в него, наполняет, и он, сдавленно выдохнув моё имя, сжал меня сильнее, уткнувшись лицом в шею.
Наши тела дрогнули в один момент, дыхания спутались, стоны слились в едином порыве. Он кончил, унося с собой и меня, глубоко, мощно, с жаром, от которого у меня перехватило горло.
Я обмякла, не в силах даже пошевелиться, упала ему на грудь, всё ещё не отпуская, всё ещё ощущая его внутри себя.
Он дышал тяжело, прижимая меня к себе. А я лежала, слушая стук его сердца и не желая никуда идти. Ни вставать, ни говорить.
Так хорошо. Так просто. Так… неправильно. Но слишком сладко, чтобы остановиться.
— Отнести вас в игровую? — шепчет он, всё ещё тяжело дыша, но уже с той самой — дерзкой, почти игривой — ноткой в голосе.
Я фыркаю прямо ему в шею и медленно, неохотно, сползаю с его колен. Ноги дрожат, платье сбилось, волосы… я только представила, как сейчас выгляжу — и сама едва не рассмеялась. Он смотрит на меня снизу вверх — всё ещё сидит, не шелохнувшись, — и в глазах у него довольство.
Он протягивает руку, медленно убирает выбившуюся прядь с моего лица, проводит пальцами по щеке… и, кажется, даже улыбается. Чуть-чуть, но довольно. Тепло.
И тут меня накрыло осознанием. Просто как волной. Из ниоткуда, но так остро и ярко, я чуть не расплакалась.
— Ты отвлекаешь меня, чтобы я забыла про Талмера? — вырвалось у меня тише, чем я ожидала, но вопрос повис в воздухе, тяжёлый, как удар.
Томрин словно застыл. Его лицо, только что тёплое, открытое, вдруг потеряло всякое выражение. Он смотрел на меня, будто не верил, что я это сказала. Но ничего не ответил. Ни слова. Ни движения. Ни оправданий.
Молчание обожгло сильнее любого признания.
Я сжала губы. В груди всё сжалось, будто меня предали — снова, только иначе. Я шагнула назад, отвела взгляд и, не говоря ни слова, развернулась.
Спина вспыхивала от ощущения, что он смотрит мне вслед. Но я не остановилась.
Просто пошла прочь, с каждым шагом чувствуя, как внутри поднимается неприятный холод — колкий, острый. Дошла до спальни, захлопнула за собой дверь, облокотилась на неё и зажмурилась.
— И как это называется, Таша?! — голос прозвучал, как удар хлыста. — У тебя по дому ходит немеченный циск!
Я вздрогнула и обернулась.
— Мама?! — выдохнула, не веря глазам.
Глава 21
Она стояла в дверях — высокая, статная, в строгом платье с идеально сидящим воротом, и смотрела на меня так, будто собиралась испепелить одним взглядом. За её плечом маячил отец, но он выглядел куда менее напряжённым. А вот мать...
— Ты не удосужилась ни отметить его, ни хотя бы изолировать? — продолжала она. — Что дальше? Ты станешь выпускать их на прогулку без сопровождения?
— Это не…
— Нет, подожди. Я хочу услышать объяснение. Или ты решила, что можешь пренебречь базовыми мерами безопасности? У тебя циск без метки в доме, и ты даже не наблюдаешь за ним!
Я выпрямилась, чувствуя, как по спине поднимается ледяной холод. Хотелось защищаться, оправдаться — но всё внутри сжалось в комок. Я и правда не думала, что это может выглядеть так.
— А можно узнать, что вы делаете в моей спальне? — спросила я, уже не пытаясь скрыть раздражения. — Вы же должны были приехать только утром.
— Я решила приехать заблаговременно, — с лёгкой усмешкой произнесла мама, делая шаг вглубь комнаты. — Чтобы посмотреть, что тут творится в неподготовленном виде.
Она окинула комнату взглядом, словно была инспектором на рейде. И, увы, ей и правда было на что смотреть.
— И что я вижу? — продолжила она уже холоднее. — Немеченый циск в доме один на один с вот этим всем.
Она указала рукой в сторону.
Я проследила за её жестом и мысленно застонала.
На полу, чуть поодаль, стоял на коленях Талмер — сероглазый, с прямой спиной, но опущенным взглядом. А рядом, как назло, аккуратно разложенный столик с приспособлениями. Не клубника со сливками. Не мягкий плед. Нет. Именно то, что, по мнению матери, и должно быть в комнате, если ты хочешь усмирить раба. Только… блин. Сейчас — совсем не в тему.
Кайрен, чтоб тебе провалиться! Это по-твоему мне должно понравиться. Ух.
— Сегодня я как раз собиралась поставить ему метку, — сказала я, стараясь звучать уверенно. — Всё это время я его готовила. Очень тщательно. Как видишь, он покорно стоит в ожидании.
Я кивнула в сторону Талмера. Он и правда стоял смирно — идеально неподвижный, с опущенной головой, все как полагается. Даже удивительно, учитывая, что в момент когда я сюда попала, его пытали как раз, чтобы поставить метку.
Мама прищурилась, окидывая меня