И я, чёрт подери, ему улыбнулась. Просто взяла и подарила этому молчаливому, красивому созданию что-то мягкое и тёплое.
Он замер. Его дыхание стало чуть реже, взгляд едва заметно изменился. А я — я наконец включилась.
Лея Таша не улыбается рабам, идиотка.
Мгновенно опустила веки, выровняла лицо, стараясь сделать выражение лениво-величественным. Типа проснулась богиня и всё ещё решает — миловать или казнить.
Но вставать не хотелось совершенно. Вообще. Ни на грамм.
Под моей щекой всё ещё билось его сердце. Ровно, уверенно, как-то даже успокаивающе. Я глубже вдохнула и поняла, что отрываться от этого запаха — настоящее преступление.
Вот бы всегда так просыпаться… Хотя бы пару дней.
Но мысли не давали покоя. А с этим тоже нужно «обмениваться» энергией? Или он автономный?
Я покосилась на его лицо. Всё тот же сосредоточенный, почти безэмоциональный взгляд, но под ним — столько сдержанности, что захотелось уткнуться лбом в его шею и попросить ещё пять минут сна.
Как вообще всё это работает? У кого-то есть инструкция? Магия, ритуалы, обмен энергией, и эти его руки… Он ведь даже не сказал, целитель ли он. Хотя это уже очевидно. А может они все так умеют? Почему тогда они ходят в шрамах? Может я запрещаю им исцелять себя?
Молчание между нами становилось плотнее, и я поняла — если не скажу что-то первой, он не проронит ни слова. Он знал свою роль.
И почему-то это раздражало.
Не потому что он молчал, а потому что я не знала, что дальше. А Лея Таша, будь она на моём месте — знала бы. Она бы дала чёткую команду, подняла бы подбородок и послала его заниматься чем-то унизительным… или заманчивым.
Но я — Наташа — просто лежала на шикарном мужском теле и пыталась не показаться глупой.
Я села на постели. Медленно, стараясь не показывать, как в теле ломкой волной пронеслась дрожь. Поначалу рука сама потянулась за покрывалом — инстинктивное желание прикрыться, спрятаться, завернуться в хоть какую-то защиту. Но я остановила себя.
Нет. Не сейчас. Не здесь.
Они ведь уже видели меня голой и, наверняка, не только видели.
Сколько их вообще? Сколько таких, как он? Сколько мужчин называют меня "лея" и преклоняют колени?
Боже, у меня в голове тысяча вопросов, и ни одного ответа.
Где их брать? У кого спрашивать, если все боятся? И главное — как долго я здесь? На день? На месяц? На всю жизнь?
Пока я разматывала нити в голове, взгляд скользнул по его телу — и замер. На боку, чуть выше линии бедра, под углом, я увидела то, что прежде не замечала. Татуировка. Не слишком крупная, но выведенная точно и тонко. Завитки, символы, линии, будто живущие на коже — и не просто узор.
Я не успела подумать, прежде чем рука уже потянулась. Пальцы осторожно скользнули по рисунку. Подушечки коснулись линии — и он, сидевший у кровати, медленно, глубоко вдохнул.
Я почувствовала отклик. Не снаружи — внутри. Где-то между грудью и животом, глубже, чем можно было бы объяснить.
Метка.
Это та самая метка, о которой говорил тот... с плетью. Та, что связывает их со мной. Со мной. Я провела по ней ещё раз — медленно, почти нежно — и снова уловила вибрацию в собственном теле. Тепло. Ощущение чего-то правильного. Словно я нажимала на невидимую клавишу и изнутри отзывалась музыка.
Я подняла глаза. Он не шелохнулся. Только смотрел на меня — карими, тёмными, глубокими глазами, в которых не было ни страха, ни вожделения, ни мольбы.
Он просто смотрел, как будто в этот момент я была центром его мира. Может, так и есть… если метка — это правда.
Я продолжала гладить метку — не осознанно, а потому что... это было приятно. Не эротично, не возбуждающе — а по-настоящему приятно. Успокаивающе
Мне нужны имена, — подумала я. — Мне нужно знать, кто они такие. Каждый из них.
Он молчал долго. Слишком долго. И в этой тишине, где только лёгкое дыхание нарушало покой, он наконец заговорил — низко, почти шёпотом, с той особой почтительностью, что, казалось, вплеталась в его голос на уровне инстинкта:
— Чего желает лея?
Я смотрела в его глаза, ещё не отпуская метку под пальцами, но вдруг взгляд невольно скользнул вниз. И я увидела. Даже сквозь лёгкую ткань его одежды, даже без нужды в прикосновении — я заметила.
Он был возбуждён. Не чуть-чуть. Не едва. А совсем, безоговорочно — возбуждён.
Глава 5
Я не прикоснулась к нему снова, а только провела пальцами по татуировке, которая пульсировала под кожей. Он вздрогнул, будто ток пробежал по позвоночнику. И я тоже. Потому что жар внизу живота, мягкий и вязкий, всколыхнулся с новой силой.
Моё тело знало, чего хочет. Сильнее, чем я сама. Я почувствовала, как дыхание становится тяжелее. Он это заметил — и замер.
А потом он произнёс — шёпотом, с хрипотцой, от которой внутри всё сжалось:
— Могу я вас порадовать?
Я не сразу ответила. Внутри всё перемешалось — жар, нежность, желание… страх. Страх того, насколько сильно мне этого хочется. Я посмотрела ему в глаза. Глубокие, карие, тёплые и всё ещё полные сдержанности, как будто он ждал, что я оттолкну. Как будто боялся, что ошибся.
Но я не оттолкнула. Наоборот. Мой взгляд сам собой скользнул вниз, на его оголённое тело, на напряжение в паху, на метку — пульсирующую, будто она чувствовала мой интерес. И в голове вспыхнула простая, обжигающе ясная мысль:
Я хочу, чтобы он меня взял.
Прямо сейчас.
Не потому что я — лея, а потому что я — женщина. Живая, дрожащая от желания, захваченная собственным телом.
Мой голос звучал тише, чем я ожидала, но с той самой тягучей уверенностью, которую, казалось, тело хранило вместо памяти:
— Можешь. Возьми меня.
Он даже не ответил — просто поднялся с колен и медленно, как будто опасаясь, что я передумаю, навис надо мной, опираясь на руки по обе стороны. В его взгляде не было ни покорности, ни вопроса. Только голод. Сдерживаемый, обжигающий. Он наклонился, и его губы едва коснулись моей шеи, потом ключицы, словно проверяя, не передумаю ли я. Его дыхание было горячим, а прикосновения — осторожными, бережными, почти благоговейными.
Но я больше не могла ждать. Всё внутри горело, тянуло, пульсировало, требуя — немедленно, полностью, глубоко. Захотелось взять в руки плеть