Запах и ощущение травы под руками. Склоны Змеиных гор, облитые густым золотом вечернего светила. Мгновения, которые я хочу сохранить. Мгновения, из которых складывается жизнь. Связи и минутная радость — вот что я стал ценить.
— У меня есть основание думать, что ему не так уж и плохо, — сказал я как-то утром Волоку, заметив на его лице следы слёз. Я легко угадал, что их вызвало. Это было, пожалуй, неплохо. Слёзы — признак того, что человек на пути к смирению. Волок долго не плакал после смерти матери. Я, после смерти сестры, впрочем, тоже. Но мне простительно — я не совсем обычный человек. Я явно потерял во время переселения в чужое тело что-то неуловимое. Я словно игрок, взявший под управление персонажа: как бы я ни был погружён, боль чувствует он, а не я.
И всё же, мне было немного не по себе от того, что я так легко перешагнул горечь утраты Сперата. Сделать это оказалось легче, чем избавиться от бешенства на самого себя. Но это было правильно. Ведь простой вопрос: что изменится от того, если я буду беспокоиться и скорбеть? Ничего.
Мне хватило ума не говорить этого вслух. Мы, люди, не властны над своими чувствами. Но мы властны над своими поступками. Пусть Волок видит, как я иду дальше, и понимает, что так делать правильно. Главное — знать, как поступать правильно, и тогда с остальным легче справиться.
Кстати о правильных поступках. Следующим утром я собирался уезжать, и, поразмыслив вечером, всё ли я сделал, я вдруг вспомнил: мой щитоносец, покалеченный при штурме замка Мерт, живёт где-то здесь, неподалёку, на земле, выданной мной специально для него. Следовало лично навестить его и проверить, как у него дела.
Я вышел из башни, оставив Фарида и Волока в своей комнате. Не стал собирать людей — пусть празднуют последнюю ночь в главном зале замка. Здесь было безопасно. Со мной поехали лишь пяток слуг и пара стражников-щитоносцев. Поймав замковых, я расспросил их про того, кто мне был нужен. Без Сперата я забыл его имя, а щитоносец, который его знал, то ли не сообразил, то ли постеснялся напомнить. Впрочем, и без имени приметы были такие, что ни с кем не спутать: изувеченный боевой магией (а не гнусным колдовством), прибывший из Караэна и получивший надел земли. Людей здесь было не так много, и такой человек сразу выделялся, так что очень скоро я получил подробное описание дороги и выехал из замка.
Немного поболтал со стражниками, которые явно сумели причаститься дарам моей щедрости и были слегка навеселе. Жили они прямо в замке, как и сеньоры-рыцари, в крытых стрелковых галереях на стенах. Удовольствия от этого не выказывали, напротив — были довольны своей судьбой и смотрели в будущее с оптимизмом. Будучи завидными женихами, они либо уже женились на вдовах с приданым, либо рассчитывали на такую партию. К тому же им неплохо платили: сольдо тратить было негде, зато выдавали сукно, шкуры или зерно.
На прощанье я попросил не беспокоить Ранульфа — к этому времени старик уже изрядно набрался и, скорее всего, спал прямо за столом. Пил он наравне с молодыми, но возраст у него был уже не тот.
Ехать было недалеко — километра три, не больше. Моему человеку выделили землю в пожизненное пользование, рядом с замком, как и положено. Пока мы тряслись по едва заметной колее среди травы, я вдруг понял: каждый раз, когда я хотел его навестить, Ранульф находил мне занятие поинтереснее. От инспекции оружейной до охоты на горных варгов. Почти привычно отбросив эту мысль — я давно приучил себя к магновской паранойе — я всё же вернулся к ней. Да, так и было. Старик умело не давал мне увидеть моего старого стражника.
В голове вспыхнула звенящая ярость. Если бы я не поленился надеть доспехи, то машинально захлопнул бы забрало. Если эти гады не создали ему достойных условий… я ещё не знал, что сделаю, но запах крови будто ударил в нос.
Мой старый конюх, отправившийся со мной прогулять лошадь Сперата — с этими живыми тварями мороки полно, форму они быстро теряют, если их не гонять, — окликнул двух путников. Судя по одинаковым лицам, отец и сын: старик лет сорока и детина лет двадцати. На удивление гладкие рожи — по меркам моего мира худощавые, по местным же для крестьян слишком упитанные. Но инструменты в руках и одежда ясно выдавали батраков.
Конюх уточнил дорогу, и оказалось, мы почти приехали. Вокруг небольшого укреплённого хутора, оседлавшего холм, тянулись поля. Мой взгляд хозяина прикинул: помимо сложенного из камня господского дома в два этажа, здесь имелся амбар, дом для батраков и овчарня. Поля обработаны: югеров шесть, хотя крутые склоны и каменистые гряды в отдалении не трогали. В Долине и такие бы вспахали, но здесь земли хватало. Половина засеяна хлебом и овсом, остальное — брюква. Себя прокормить и заплатить батракам хватило бы и половины. Надо будет уточнить: продаёт ли он излишки или замок забирает — ведь я освободил его от налогов до конца жизни.
У кривых, но прочных ворот нас пропустили во двор. Свиньи, козы, даже пара коров. Характерный запах скотины, людей и чуть подпорченных запасов. Стараясь не морщиться, я спрыгнул на утоптанную землю и пошёл к дому. Двое моих стражников недовольно скривились, но первыми двинулись к крыльцу — проверить, нет ли засады. Не успели дойти, как дверь открылась, и вышел сильно хромающий человек с жуткими шрамами на половине лица.
— Друг мой! — крикнул я радостно. — Как же я рад тебя видеть!
Я шагнул навстречу, собираясь заключить его в объятия и засыпать вопросами. Хотел убедиться, что всё хорошо, выслушать жалобы с сочувствием — люди всегда жалуются, особенно когда у них всё хорошо. Настоящую беду я слышал только раз — от того, кто тихо сказал, что у него умерли жена и дети.
Жаль, что я так и не вспомнил его имени. Но он не должен был обидеться: я предусмотрительно прихватил кошель с парой десятков сольдо — годовое жалованье наёмника. Хватит, если у него вдруг появились непредвиденные траты. Серебро и доброе слово всегда лучше, чем