Все готовились к долгой, полной, нудной осаде.
Бранкоты, что ждали нас здесь, имевшие опыт войны, заняли гребень холма — единственное место, где можно поставить осадные машины. Вырубили фруктовые деревья, словно им чужда была сама жалость к земле. Остро затёсанные колья вбиты в грунт, вокруг нарыли ров. Работали молча, словно десятки лет жили именно для этого момента. Джелал, проклятый наёмник, выдрессировал их превосходно.
Я с досадой отметил, что на их знамёнах и щитах красовалась красная мантикора. Красная — как кровь. Мой цвет. Только не мой.
Сам Джелал, конечно, не явился. Остался в своем городе, наслаждаться добычей. Пусть.
Эйрик Кровавый Топор, стоя рядом, привычно ворчал, перечисляя все беды, какие ждут нас:
— Требушеты на таком склоне не поставить. Даже если соберём, стрелять снизу вверх — только силы терять. Камни будут падать, как дохлые птицы. Защитники вылазки сделают, зуб даю. К тому же сами требушеты ещё толком не собраны — только с барж выгружены.
И то, и сё… Я кивал. Вроде всё верно. Вроде по уму. К тому, что военные эксперты только и делают, что постоянно ноют, я привык еще в своем мире.
А тем временем долгобороды молча ставили свои пушки. Без всяких лафетов — прямо на деревянные настилы, упирая в забитые в землю колья. Будто это не осада, а рутинная работа: всё быстро, уверенно, привычно. Как будто пар и бронза были их оружием задолго до того, как я появился в этой долине.
Долгобороды управились по местным меркам быстро. Даже слишком быстро. Слуги ещё не успели позвать к обеду, а пушки уже стояли на настилах, упираясь в колья, забитые вокруг них рядами, как старые желтые зубы в дёсны.
Я заметил, как Эйрик нахмурился, увидев их сноровку. Для него война — это пот, неделя сборки осадных машин, сотня проклятий на одно удачное попадание. А тут — в пару часов построили… Что-то.
Первый выстрел прогремел так, что даже кони шарахнулись. Не было привычного «бах» от пороха — вместо этого низкий, гулкий вздох, как будто сама земля выдохнула пар. Струя белого дыма хлестнула в сторону, ядро вылетело и с сухим стуком врезалось в склон под стеной замка, выбив клочок камня и земли.
Защитники на башнях загалдели, замахали руками, и я слышал их крики даже сквозь ветер. Второе ядро ударило в стену уже выше, оставив серый след на кладке. Камень дрогнул.
— Сила у них есть, — пробормотал Волок, прищурившись. — А уж сколько грохоту…
Третий выстрел сорвался чуть в сторону, ядро врезалось в фруктовый сад на склоне, разметав яблони щепками. И всё равно никто не усмехнулся. Наоборот, вокруг стояла напряжённая тишина: все видели, что это не просто игрушки.
Я усмехнулся в ответ на общий страх.
— Ну что ж… Посмотрим, сколько башня выдержит.
Все были обескуражены. Караэнцы, слышавшие о такой магии только в сказках про дальние земли, смотрели на долгобородские пушки с разинутыми ртами. Даже закалённые в боях бранкоты замерли, когда первый выстрел снес стрелковую галерею. Люди осеняли себя охранными знаками. Я узнавал и круговые движения Имперского Культа, и хитрые движения культа Великой Матери и нескольких других богов. Еще больше жестов я не узнавал. Впрочем, это не значит, что люди делились. Похоже, пехота делала сразу все «отводящие зло» жесты, какие знала, отчего сотни людей издалека казалось исполняющими странноватый танец. Позади меня кто-то шептал принятые среди из родов заклинания защиты. В основном называя имена предков и прося их о защите. Я оглянулся на латную конницу, присмотрелся к благородным рыцарям. На лицах мелькали и зависть, и недоверие, и страх. В их картине мира было не оружие — это было колдовство. Что-то неотъемлемое от меня, или от долгобородов. Они еще не поняли. Но впечатлились.
А вот я остался недоволен.
Точность? Её просто не было. По неподвижной цели размером с замок попадали едва ли раз из трёх. Каменные ядра иногда били точно в кладку стены или башни — и тогда глыбы летели вниз, осыпая защитников. Но чаще — мазали в склон или в сады.
Правда, стреляли быстро. Три, иногда пять выстрелов в час. Я знал, что первые пороховые орудия в моём мире плевались ядрами всего пару раз за день. В этом было хоть какое-то утешение.
Теперь было ясно, зачем бородачи так возились с укреплениями. От отдачи пушки скакали, как кошка от струи воды, ломая колья и разметая настилы. Но бородачи не моргали: вбивали в землю новые бревна, стягивали канатами, привязывали бронзовый ствол обратно к настилу, и через минут пять всё снова было готова «ухнуть».
И убойность оставляла желать лучшего. Ядра ломали деревянные галереи, вырывали углы у башен, но сами стены… толстая кладка держала.
Пока не случилось чудо.
После часа пальбы одно ядро угодило в уже поврежденное место. И вдруг вся стена дрогнула, пошла трещинами, как сухая глина, и просела. Камень держался чудом, но защитники на стене завопили, а я понял: теперь они знают, что это оружие может убивать замки.
Эйрик Кровавый Топор выдохнул так, что пар рванулся из-под его бороды облаком. Глаза у него горели, словно он сам нажимал рычаг замка выстрела на пушке.
— Вот оно, сеньор! — пророкотал он. — Теперь стены нам не преграда. С такими машинами мы сожжём весь Варра, если захотим!
Я знал этот восторг. Для Эйрика война — пир. Чем громче грохот копыт и крики врагов, тем слаще для него вино после боя. И теперь я знаю, о чем он мечтает.
Волок же смотрел иначе. Он даже не улыбнулся, только покачал головой.
А вот Волок молчал. Он тоже был поражён, но не восторгом. Для него замок всегда был местом, где решимость и мужество способны сломать любую силу врага. Крепость — это убежище, где защищаешься до конца, где берёшь с собой в могилу врагов в десять раз больше.
И теперь, за смешные по местным меркам сроки — всего три дня от высадки и первых подступов — крепость Севаншаля уже трещала по швам. Не самая сильная твердыня, но и не слабая. А теперь — на грани падения.
Волок нахмурился, сжал губы, будто хотел что-то сказать, но не нашёл слов. Он чует, что это меняет всё. Что феодалы больше не смогут прятаться за