— Прекратить репетицию? — спросил он. — Ты выглядишь неважно.
Вероника не ответила. Внутри у неё всё закружилось. Она вспомнила его слова. Дневник. Если он действительно существовал, если Клэр его вела — может, он и есть тот ключ, которого им всем не хватало.
— Ты помнишь, как выглядел дневник Клэр? — спросила она резко, не отводя взгляда.
— М-м… Да, он был розовый. Кожаный. А что?
Рони развернулась на пятках. Под подошвами скрипнули потёртые доски сцены, и клубы пыли взметнулись от движений. Она не стала ничего говорить.
Голос Джексона прозвучал сзади, коротко и хрипло:
— Рони, подожди…
Но она не остановилась. В груди — напряжение, в висках — глухой гул. Ручка двери поддалась под её рывок, и тяжёлое крыло актового зала с грохотом захлопнулось за спиной.
Коридоры «Хиллкреста» встретили её холодком — кондиционеры в старом здании работали плохо, но мраморные стены хранили прохладу. Она промчалась мимо портрета основателя университета, не заметив, как проходящие мимо студентки переглянулись.
Рони миновала лестницу, соскочила на три ступеньки вниз, врезалась плечом в чью-то куртку, висевшую на перилах, и, не сбавляя шага, выскочила во двор. Воздух был влажным, пахло замерзшей травой и чем-то металлическим — охрана где-то поблизости варила петли на старой теплице.
Ботинки шлёпали по плитке внутреннего двора. Слева мелькнул корпус библиотеки, горели окна кафетерия, а впереди вырастал силуэт «Брайер Холла» — кирпичного здания с колоннами и тёмной медной крышей. Окна верхних этажей светились тусклым жёлтым светом — в комнатах кто-то делал домашние задания, кто-то слушал радио, кто-то спорил о предстоящем вечере памяти.
Рони пересекла газон, зацепила подолом юбки клумбу с азалиями и взбежала по каменным ступеням. Если дневник Клэр всё ещё там — в той самой комнате, между книгами, под постелью, за коробками — им предстоит прочесть его. Во что бы то ни стало.
Глава 4. Кровь и клятва на мизинчиках
Джиневра шла по коридору «Брайер Холла», слегка прихрамывая — новая обувь натёрла пятку. Лампы под потолком мерцали, воздух был тёплым, пахло выжженной пылью, полиролью и чем-то кислым — вероятно, кто-то оставил яблоко в шкафчике. За стеклянными дверцами старого серванта стояли кубки по академическим достижениям — один из них, с выгравированным именем Клэр Ланкастер, блестел особенно ярко.
Но стоило Джиневре отворить дверь в их комнату, как привычный порядок исчез. Она застыла.
На полу, прямо посреди комнаты, валялись туфли Клэр, старая плюшевая игрушка в виде лягушки, которой она дорожила с детства, и шкатулка для украшений — с рассыпанными серёжками, цепочками и блесками для губ. Кровать была полностью перевёрнута: подушки растрёпаны, одеяло свисало, матрас сдвинут в сторону. Из открытой тумбочки торчали исписанные листы, мятая пачка сигарет и коробка конфет, которую Клэр так и не открыла.
А рядом с этим беспорядком, на коленях, копошились Одри и Вероника. Обе взволнованные, лбы покрыты потом, лица вспыхнули. Одри держала в руках какую-то папку, а Рони — коробку от косметики Estée Lauder, в которой, судя по всему, ничего полезного не оказалось.
— Боже, что вы делаете?! — воскликнула Джиневра, и голос у неё сорвался. Она прижала ладонь к губам.
Рони выпрямилась первой. Рыжие волосы прилипли к вискам, глаза сверкали.
— Мы ищем дневник Клэр, — сказала она, сбрасывая с себя клубок эмоций, будто всё это было чем-то абсолютно логичным.
Одри кивнула, не говоря ни слова, поправила сползшую бретельку. Её лицо было напряжённым, руки дрожали.
И тут, как будто кто-то щёлкнул выключателем в голове Джинни, память окатила её волной.
Весна, 1983 год. Южная аллея.
Солнце било сквозь листву, оставляя пятна света на мостовой. Джиневра шла рядом с Клэр, прижимая к груди томик с эссе Вирджинии Вулф. На Клэр была короткая юбка, белые носки и тёмный джемпер. Волосы — в идеальных волнах — спадали на плечи. На запястье поблёскивал тонкий браслет.
— Сегодня был идеальный день, — сказала она, остановившись у перил. — Знаешь, Джинни, такие дни нужно записывать. Пока всё не растаяло.
Она вынула из сумки розовую записную книжку — плотная обложка, золотая буква «К» и закладка с миниатюрной кисточкой. Листы были потрёпанные, исписанные аккуратным почерком, с наклейками, вложенными фотографиями и засушенными лепестками.
— Ух ты, дашь когда-нибудь почитать? — спросила тогда Джиневра, прищурившись сквозь очки.
Клэр закусила губу, чуть наклонила голову и тихо хихикнула.
— После моей смерти, Джинни. Только после неё.
* * *
Джиневра моргнула, возвращаясь к действительности. Она обвела взглядом комнату и подошла к шкафу. Рони и Одри замерли.
— Вы забыли, — тихо сказала Джиневра. — Если Клэр что-то прятала, то только в коробке из-под зимних сапог.
Она потянулась вверх, открыла дверцу. Там, на верхней полке, лежала та самая коробка с логотипом «Nordstrom» — большая, лакированная, в чёрно-белую клетку. Джиневра с трудом сняла её и поставила на кровать. Откинула крышку.
Сапоги внутри были аккуратно завернуты в тонкую бумагу. Они пахли кожей и новым мехом. Но Клэр так и не надела их. Не успела. Под стелькой, аккуратно уложенной на дно, лежала розовая книжка. Та самая.
— Это он, — прошептала Джиневра, поднимая дневник дрожащими пальцами.
Она сжала его в ладонях. Обложка была мягкой, с вмятинами от закладок и кнопки в форме сердечка на застёжке. Джиневра вдруг поняла, что не знает Клэр. Ни она, ни Одри, ни Рони. Хоть они и были неразлучны, смеялись, делились косметикой и тайнами, носили одинаковые кольца — Клэр всегда что-то держала при себе.
В тот день, когда им исполнилось по семнадцать, Клэр предложила клятву.
Все четверо собрались на чердаке «Брайер Холла», и под шум старого вентилятора скрепили пальцы друг с другом.
Ноябрь 1982 года. Чердак «Брайер-Холла».
На улице уже опустилась густая тьма, и в холодном небе висела полная луна, почти с гипнотической ясностью — как в старых гравюрах, которые Одри когда-то видела в библиотеке «Хиллкреста». Остатки листьев гремели по аллеям, ветер хлопал ставнями, а сквозь щели в оконной раме просачивался тот особенный ночной холод, от которого сразу вспоминается горячее молоко и шерстяные носки.
Клэр Ланкастер шла впереди — с прямой спиной, с идеальными, будто лакированными светлыми волосами, завязанными в ленточку от Dior. На ней был бордовый шерстяной кардиган с золотыми пуговицами, аккуратно заправленный в плиссированную юбку. В руках — большая свеча в стеклянном подсвечнике. Она двигалась быстро, почти взволнованно, будто ведома какой-то важной миссией. Голос её звенел — тонкий, ясный, полный нетерпения:
— Быстрее, девочки! Мы почти у цели! На