— Я тут! — эхом донёсся голос.
Она метнулась вперёд, но стеллаж был пуст. Только далёкий отзвук песни, растворяющийся в воздухе.
Вдруг мелькнуло что-то алое. Кусок ткани, похожий на край мантии, мгновенно исчез за книжной стойкой.
— Клэр? — Джиневра обернулась, но её подруга пропала. Теперь всюду мерещился красный цвет. Красная ткань скользила то слева, то справа, дразнила и исчезала.
Сердце ударяло в виски, мысли спутались. Она уже не знала, ищет ли Клэр или бежит от чего-то.
— За мной! — снова позвал звонкий голос, но теперь в нём было что-то резкое. — Я здесь!
Джинни замерла. Голос изменился. В нём появилась металлическая нотка, он стал грубее.
— Это сделал твой отец! — разнеслось под сводами, словно удар молнии.
— Нет! — закричала Джиневра, закрывая уши.
— Твой отец! Твой отец! — голос звенел в ушах, перекрывал её собственные мысли.
Её бросало то вперёд, то назад, всё пространство искажалось. Белый свет сменялся красным, книги двигались сами по себе, пол ускользал из-под ног. Она чувствовала, что сходит с ума.
— НЕТ! — вырвалось из её груди.
Джиневра резко распахнула глаза.
Пол под ней был холодным и гладким, пах воском и пылью. Свет ламп бил сверху, разбиваясь о белые тюлевые своды. На мгновение она не поняла, где находится. Потом увидела миссис Реддвел — та стояла рядом, бледная, с прижатыми к груди руками, а чуть поодаль — мисс Винтер, держащая влажную салфетку.
— Дыши ровно, мисс Мор, — тихо сказала медсестра, наклоняясь. — Всё в порядке.
Но всё было не в порядке. Воздух в библиотеке казался слишком плотным, и Джинни вдруг поняла, что они не одни. Из-за стеллажей, из-за кафедры, из-за длинных рядов столов на неё смотрели десятки глаз. Студенты, дежурные, ассистенты — все, кто оказался поблизости, застыли, не зная, можно ли подойти.
Чей-то карандаш с глухим звуком упал на пол, и этот звук показался ей выстрелом. Кто-то шепнул её имя. Кто-то прикрыл рот ладонью.
Джиневра почувствовала, как по шее стекает пот. Сердце било в висках, а во рту стоял металлический привкус. Она пыталась подняться, но ноги дрожали, не слушались.
— Отведите её к себе в кабинет, — сказала миссис Реддвел, и в голосе её дрожала не жалость, а тревога.
Мисс Винтер подхватила Джиневру под локоть. Когда та поднялась, в библиотеке раздался лёгкий ропот. Кто-то хихикнул от неловкости, кто-то замолк. Шорохи страниц, перешёптывания — всё вдруг стало нестерпимо громким.
Каждый взгляд прожигал. Джиневра видела их — один за другим, отражённые в стекле витрин, в полированных поверхностях столов. В этих взглядах не было ни сочувствия, ни участия — только испуг и странное любопытство.
Она опустила голову и позволила себя вести. Проходя между рядами, чувствовала, как взгляды скользят по спине. У двери мисс Винтер на секунду остановилась, чтобы поправить платок на шее, и в эту паузу Джиневра услышала, как за спиной снова зашептали:
— Упала посреди зала…
— Говорят, кричала…
— Что-то про отца…
Слова вонзались в голову. Джиневра втянула воздух и закрыла глаза. Перед внутренним взором снова вспыхнул белый зал, красное сияние, голос Клэр — и последнее, что она слышала, прежде чем всё оборвалось: «Это сделал твой отец».
Она пошатнулась, и мисс Винтер крепче сжала её руку.
— Осторожно, мисс Мор. Ещё немного, и всё позади, — сказала она тихо.
Но Джиневра знала: ничего не позади.
Глава 20. Белая правда — настоящая ложь.
Кампус стих. Студенты уже разошлись по комнатам, коридоры старого корпуса истории пустели. Одри и Вероника шли обратно из кабинета медсестры. Джиневра, по словам мисс Винтер, слегла с «нервным срывом на почве выгорания», и теперь подготовку к весеннему балу им пришлось делить между собой.
— Каждый раз, когда думаю о бале, страшно представить, что это может быть последний день Джинни, — сказала Вероника, съежившись.
Одри отвернулась к ряду окон вдоль коридора. За стеклом темнело до черноты, только редкие отблески фонарей едва подсвечивали еловые ветви леса. Она не могла представить, что Джиневру ждет то же, что и Клэр. Потерять еще одну подругу было невозможно.
Они вышли на улицу, и в нос ударил запах табака. Одри резко обернулась. На крыльце у черного входа в исторический корпус стоял профессор Миллер, дым сигареты лениво клубился вверх. Он смотрел прямо на них. Девочки напряглись.
— Что он здесь делает? — прошептала Одри, стараясь сохранять спокойный тон, хотя грудь колотилась.
— Подойдём? — спросила Вероника, засунув руки в карманы кожаного бомбера.
— Ты с ума сошла? — Одри замерла. — Он может быть частью культа!
Но Рони уже рванула вперёд. Одри почувствовала, как по коже пробежал холодок, и почти крикнула:
— Подожди!
Миллер будто ждал. Он спокойно стряхнул пепел, выпрямился и замер. Глаза его блеснули в свете фонаря.
— Добрый вечер, леди, — сказал он ровно. — Могу чем-то помочь?
— Можете, — огрызнулась Вероника. — Признаться, что вы часть этого культа.
Одри чуть не застонала. Зачем так резко?
Миллер вскинул брови, но не выглядел ни удивлённым, ни испуганным. Он просто раздавил окурок носком ботинка, развернулся и пошёл в сторону ворот.
— Не здесь. Пойдёмте.
— Нет, мы не пойдём с вами, — Одри скрестила руки и почувствовала, как пальцы мелко дрожат.
— Хотите знать, что случилось с Клэр? — спросил он, даже не оборачиваясь.
Эти слова будто вонзились в воздух. Одри резко посмотрела на Веронику. У той лицо стало каменным, только плечи под курткой выдавали напряжение — казалось, что она готова рвануть хоть в бой, хоть в бегство.
А Одри стало по-настоящему страшно. Лора же говорила: Миллер был на плёнке Клэр. И если он знает правду… значит, он может быть не только свидетелем. Может быть тем, кого Клэр так боялась.
И всё же Вероника шагнула следом за ним. Ни слова, ни взгляда. Только сжатая челюсть и шаги по гравию. Одри осталась на месте, чувствуя, как сердце колотится всё быстрее, и понимала: если сейчас не пойдёт за ними, то может никогда уже не узнать, что стало с Клэр.
Миллер шел вперед, гравий хрустел под его туфлями. «Брайер-Холл» оставался позади, его окна мерцали тусклым светом, а тьма постепенно съедала весь кампус. Одри ощущала холодный комок в груди — идти за профессором в темноту было страшно, но любопытство дергало за руки сильнее страха.
— Куда мы направляемся? — Рони заговорила, когда заметила, как Одри дрожит.
— Там, где