Самое странное, однако, случилось с Мариусом. Он больше не задирал меня, но и не избегал. Просто существовал где-то рядом. Мы сидели в одном классе, проходили мимо друг друга в коридоре, и каждый раз между нами пролетал тонкий, невидимый ток напряжения. Он делал вид, что не замечает меня, но я видела, как иногда его пальцы чуть сжимаются в кулак, когда я смеюсь или что-то отвечаю преподавателю.
Это было не равнодушие, скорее ожидание. Напряженное, ледяное молчание, под которым копились несказанные слова.
Развязка настигла меня поздним вечером, спустя несколько дней после бала. Я возвращалась из библиотеки, коридоры были пусты, факелы потрескивали, отбрасывая пляшущие тени. И вдруг — шаги. Мариус вышел из-за угла, молча перегородив мне путь.
— Нам нужно поговорить, — сказал он низким голосом, без приветствия, без объяснений.
— О, ты умеешь формулировать просьбы? Прогресс, — не удержалась я.
Он не отреагировал, только тихо выдохнул.
— Мой отец в ярости. Он считает, что ты и ректор оскорбили честь нашего рода. И он не оставит это без последствий.
— Я заметила, что твой отец не слишком устойчив к критике.
Мариус резко поднял взгляд. Его глаза блестели, но не злобой — тревогой.
— Ты не понимаешь. Он не будет действовать открыто. Он сделает все тихо, через других. Против лорда Валериана не рискнет идти, но вот ты… ты уязвима. Он попытается выставить тебя угрозой. Доказать, что ректор ошибся. Что ты — ошибка. И если Валериан допустил оплошность с тобой, и другие его решения можно подвергнуть сомнению.
Слова звенели в воздухе, как брошенные осколки льда. Я стояла, не зная, что сказать. Это было предупреждение. Настоящее. И от него веяло не надменностью — страхом.
— Зачем ты мне это говоришь? — спросила я наконец.
Он досадливо поморщился.
— Не люблю быть в долгу, — бросил он тихо. — Особенно перед… тобой.
— То есть теперь мы квиты? — уточнила я.
— Да. — Он кивнул, не глядя. — Дальше твои проблемы.
Он уже сделал шаг, но я вдруг сказала:
— Мариус.
Эльф остановился.
— То платье… — Я немного смутилась. — Спасибо. Оно было красивым.
Он даже не обернулся, только чуть дернул плечом и ушел. Его шаги глухо отдавались под аркой, а я стояла и смотрела ему вслед, ощущая, как между нами — впервые — появилась не вражда, а тонкая, болезненная нить уважения.
С того вечера все изменилось. Я больше не чувствовала себя чужой. Да, я оставалась под пристальным вниманием, но впервые это внимание не казалось ловушкой.
Слова Кайдена «Ты моя инвестиция» теперь звучали в голове не как приговор, а как вызов.
Я работала в архиве допоздна, перебирала свитки и отчеты, выискивая закономерности. Училась смотреть не глазами, а мыслями. Искала не прямые упоминания, а тени событий. Если где-то в старых хрониках описывались магические бури, странные сбои или аномалии — я откладывала свиток. Все могло быть связано. Все имело значение.
Тренировки с Кайденом стали еще жестче. Он требовал невозможного — не просто поглощать магию, а разбирать ее, словно музыкальную партитуру.
— Это заклинание огня, — говорил он, выпуская в воздух пульсирующий сгусток, от которого пахло раскаленным металлом. — В нем три компонента: тепло, свет и кинетика. Твоя задача — поглотить только одно.
Это напоминало разбор работающего механизма с завязанными глазами. Ошибка — и все рушится. Первые попытки заканчивались взрывом жара и обугленным полом. Но потом… потом я начала чувствовать. Слышать в потоке магии ритм, различать оттенки. Я научилась тянуть одну нить, не разрушая остальных. Это было мучительно, но каждый раз, когда получалось, я видела в глазах Кайдена короткую вспышку — удовлетворение, мгновенный интерес, который он тут же прятал за своей ледяной маской.
Иногда, когда я выдыхалась, он прекращал занятие чуть раньше. Иногда, просматривая мои записи, бросал короткое:
— Неплохая цепочка.
И от этих слов меня бросало в жар. Так проходили дни — наполненные звоном силы, тихими взглядами и ощущением, что я стою на пороге чего-то большого.
И однажды вечером в полумраке архива среди стопок пыльных свитков я нашла ее — запись, которая должна была изменить все.
Глава 30
Это была не хроника, не доклад, не трактат. Всего лишь крошечная заметка на полях выцветшего отчета о снабжении, спрятанная там, где никто бы не подумал искать. Но именно она перевернула все.
Запись принадлежала боевому магу Талиусу — тому самому, о котором упоминал Кайден. Чернила поблекли, буквы расплылись, но слова будто пульсировали живым, тревожным ритмом.
«…снова столкнулись с тварями Мглы у Южного хребта. Потеряли троих. Магия порчи сильна, она высасывает жизнь. Но сегодня произошло нечто странное. В нашем отряде был мальчишка, рекрут из горной деревни. Тихий, незаметный. Во время боя один из лейтенантов был поражен некротическим проклятием. И этот мальчишка, имени его я даже не знаю, бросился к нему, положил руки на рану. Я думал, он безумец. Но проклятие… оно не убило лейтенанта. Оно исчезло. Втянулось в этого парня. Мальчишка упал замертво на месте. Но лейтенант выжил. Я осмотрел тело рекрута после боя. Никакой магии. Ни искры. Внутри него была лишь пустота. Мы зовем таких „нулевыми“. Редкое и смертельное проклятие, которое иногда становится благословением. Жаль парня. Он спас хорошего офицера. Нужно будет узнать его имя…»
Я перечитывала эти строчки снова и снова, чувствуя, как гулко сердце колотится в груди. «Внутри него была лишь пустота».
Я видела перед глазами мальчишку — испуганного, решительного, готового броситься во Мглу ради другого. И понимала: он — я.
Я дождалась Кайдена. Сидела в тишине архива, сжимая свиток так, что пальцы побелели. Когда он вошел, тень от двери упала на пол, и воздух словно стал плотнее. Я не сказала ни слова — просто протянула находку.
Он взял пергамент, пробежал глазами по строчкам. Его лицо оставалось непроницаемым, но я видела, как едва заметно дрогнули пальцы. Он дочитал. Потом вернулся к началу и перечитал снова, медленно, с сосредоточенной внимательностью, будто проверяя, не галлюцинация ли это.
— Талиус, — произнес он наконец тихо, но в этом тоне звучала память. — Я помню его. Солдат, одержимый точностью. Один из немногих, кто осмеливался задавать вопросы.
Он поднял на меня взгляд. И в этот раз в его глазах было не просто удовлетворение. Там плескалось что-то новое. Что-то похожее на… волнение.
— Это первая настоящая зацепка