К сожалению, это реконструкция, подлинный мост был разрушен во время блокады фугасным снарядом. Он был построен между домами двух придворных в начале XIX столетия. В доме Энгельгардта довольно часто устраивались знаменитые на всю столицу балы и вечера, и его соседу напротив так надоело обходить весь квартал, чтобы попасть к нему, или снаряжать лодку для переправы, что он выстроил ажурный чугунный мостик, соединивший дома на уровне третьего этажа — так, чтобы это не мешало проходу кораблей.
К тому же инженерами было предусмотрено, что средняя часть моста могла подниматься, чтобы пропустить еще более высокие мачты или чтобы перекрыть сообщение между домами. Это мгновенно стало модным поветрием, и тут же весь Невский покрылся чугунным узорным кружевом мостов. Конечно, они не были предназначены для всеобщего пользования, а строились скорее для развлечения богатых людей. Правда, иногда по праздникам бывало так, что мосты открывались для обычной публики — за копеечку можно было почувствовать себя аристократом и поплевать на проплывающие внизу корабли.
Позже, к началу XX столетия, большинство из них было демонтировано, так как все-таки они мешали нормальному движению судов по городу. Сейчас некоторые восстановлены. Обычными так же были понтонные мосты, которые наводились на время, например, в утренние и в вечерние часы рядом с рынком или около крупного присутственного заведения.
Специальные команды обученных мастеровых могли за считанные минуты собрать и разобрать мост. Однако это искусство не дошло до наших времен, и мы можем судить об их возможностях только по отзывам современников и по сохранившимся рисункам, гравюрам и фотографиям.
Зимняя история
Отдельно нужно рассказать о зимнем Петербурге. Во времена, когда мир еще не знал термина глобальное потепление, зимы были долгими и суровыми.
Начиналось все с осенних затяжных дождей, с северных ветров, несущих наводнения, и обычно к концу октября Невский уже затягивало первым хрупким ледком.
День, когда это происходило впервые, был праздником ледостава. Летние перевозчики и паромщики считали своим долгом хорошенько напиться в честь окончания сезона перевозок, перед тем как приступать к уборке судов на зиму и их починке. Ну а к ноябрю лед уже становился прочным.
Проверкой льда на прочность занимались специальные команды ледовиков. Они составлялись, как правило, из подростков или из мужчин хрупкого и некрупного телосложения. Командами по три-пять человек они спускались на лед и специальным багром обстукивали лед, просверливали его, вычисляя толщину ледового покрова. Однако опытный ледовик мог на глаз определить, встал ли уже Невский — как они утверждали, по цвету и блеску льда.
После того как лед достигал необходимой крепости, происходила разметка ледовой магистрали. Одну полосу выделяли для общественного транспорта. По ним неслись финские сани — вейки, как их называли в Питере. Одна полоса для экстренной конькобежной связи — лучшие конькобежцы доставляли почту во дворец и в министерства. И последняя полоса для движения грузов на санях и подводах.
Так что пересекать Невский зимой становилось едва ли легче, чем летом. Ведь специальных переправ для жителей не было, считалось, что можно просто перебежать Невский по льду. И многие становились жертвами тяжело нагруженных саней или остро наточенных коньков (среди конькобежцев считалось даже удалью небрежно заметить, что переехал какого-нибудь простолюдина).
После Рождества проходила главная конькобежная гонка зимы — маршрут был проложен по кругу Невский-Нева-Невский. Участвовать могли все любители (профессиональные конькобежцы не имели права соревноваться с ними), подстегивал их весьма солидный денежный приз, вручаемый самой императрицей, и немалый почет на всю зиму.
Эта гонка также была довольно кровожадной — в первоначальной давке погибало немало людей, и нужно было обладать не только спортивным мастерством, но и стратегическим мышлением и обыкновенной удачливостью, чтобы тебя не затоптали в первые же минуты. Гонку эту запретили уже в середине XIX века.
Проруби и разговоры
Зимой, конечно, устраивались проруби. Одна из главных на Невском была на углу с Садовой улицей. Этот оживленный перекресток всегда был, да и остается средоточием торговой жизни города.
Здесь находится Гостиный двор, Пассаж, а дальше по Садовой Апраксин двор и Сенной рынок — весь спектр торговли от элитной до простонародной и все слои населения собирались и собираются тут.
Таким образом, местная прорубь была источником не столько воды, сколько городских новостей и сплетен. Именно отсюда они расходились по всему Петербургу быстрее, чем газеты и радио успевали их подхватить.
Кумы и кумушки, купцы, дворяне, священнослужители и попрошайки, маменьки с дочерьми на выданье и бравые офицеры не прочь были угоститься кружечкой воды за полкопейки, чтобы узнать, кто вчера разорился, у кого была дуэль, где сладили свадебку и кто заключил крупную сделку. Да что там купцы! Министры не брезговали остановить свои сани, откинуть медвежью доху и глянуть своим глазом на то, что в народе творится. Ну и журналисты тут всегда крутились поблизости, куда без них.
Как вы знаете, среди дворян в течение XVIII и XIX веков считалось недостойным передвигаться в Петербурге посуху. То есть улицы были отданы простолюдинам, а все реки и каналы считались аристократическими. Конечно, за пределами столицы и вельможам, и даже императору с семьей приходилось пересаживаться в кареты и повозки, осваивать поезда и автомобили, но истинно дворянским, изысканным способом передвижения считалось только движение по воде.
И нигде кроме как в Петербурге нельзя было достигнуть практически любой точки города не выходя на сушу. Конечно, в советское время такое разделение было устранено, были пущены общественные паромы, введены дотации на покупку частных лодок, популяризировали лодочный спорт как доступный каждому гражданину (отсюда, кстати, знаменитые скульптуры «девушек с веслом» — мол, советская девушка ничем не хуже дворянки).
Вот и сейчас мы с вами плывем самым изысканным и аристократическим маршрутом столицы, куда еще сто лет назад нас вряд ли пустили бы.
Рыба и русалки
А что же с рыбной ловлей? Конечно, двести лет назад все реки тут кишели рыбой. В воспоминаниях придворных петровских времен рассказывалось, как местные финские русалки сами запрыгивали в лодки, такое любопытство их разбирало. Но вскоре, когда русалок стали ловить как для эротических забав, так и просто для эксплуатации в речных работах, популяция этих рыб резко сократилась.
И уже к началу XIX века русалки и наяды остались только в преданиях (можно вспомнить Пушкина, который упоминает русалок лишь в своих сказках). Именно с русалок