Вагон убаюкивающе покачивается на рельсах, стучат на стыках колёса, проводница разносит чай, меняются попутчики и попутчицы... некоторые весьма симпатичные...
Поезд Ташкент-Москва... Станция Джусалы, разъезд Тюратам, Аральск... В Кандагаче тепловозная тяга сменяется на паровозную. Скорость движения падает. До самого Куйбышева чёрный угольный дым неторопливо стелется вдоль путей... После Куйбышева к составу опять прицепляют дизель-локомотив, и ехать становится веселее. Больше не надо останавливаться минут на десять-пятнадцать на специальных разъездах с колонками и заправлять водой паровозный тендер...
Пенза, Ряжск... Москва-Павелецкая… Раннее утро… Ярославский вокзал. Воинская касса. Перевозочный документ на имя старшего сержанта Стрельникова Николая Ивановича, следующего по демобилизации к месту прежней прописки. Пункт назначения — город Вологда. Плацкартный билет на поезд Москва-Архангельск. Время отправления — 20:40.
А теперь надо сдать чемодан в багажную камеру и — весь день свободен. Москва большая — «гуляй не хочу».
Прямо у выхода из вокзала военный патруль.
Разглядывают бойца с интересом.
Под расстёгнутой шинелью на правой половине армейской парадки — знак классности «Мастер» (нечасто такой попадается у демобилизованных) и «Отличник Советской Армии». На левой — медаль «За трудовую доблесть». Пусть и не боевая, но тоже награда высокая, гражданский аналог «Отваги», не меньше.
Но документы всё-таки проверяют. А то ведь мало ли что. Империализм не дремлет. Да и мошенники в Советской стране не все ещё вывелись. Как и дезертиры.
Однако документы в порядке. Придраться не к чему. Да, наверно, и незачем...
— Значит, военный строитель, товарищ Стрельников? — тем не менее, уточняет командир патруля. — Заместитель комвзвода?
— Так точно, тарщ лейтенант.
— Что строили?
— Много чего, — улыбается демобилизованный. — Военного, промышленного, гражданского...
— Понятно, — ответно улыбается старший патрульный. — Счастливой дороги!
— Спасибо...
Конечно, старший сержант мог много чего рассказать лейтенанту о трёх годах своей службы в спецчасти Главного управления специального строительства Минобороны и конкретно о том, что он строил, но оба хорошо понимали: есть вещи, о которых рассказывать ни к чему. А если рассказывать, то точно не первому встречному. Даже если он тоже облачён в военную форму и наделён правом устанавливать личность и проверять документы.
Да и потом, если дал в своё время подписку о неразглашении, то какие вообще могут быть разговоры-рассказы? Разве только втихую, мысленно, самому себе.
Научно-исследовательский испытательный полигон № 5. Он же район формирования «Тайга». Он же объект «Тюратам». Плюс административный центр полигона на берегу Сыр-Дарьи, называемый неофициально «Заря», но где-то полгода назад, наконец, получивший официальное имя — посёлок Ленинский.
И специальность «военный строитель» — только одна из пяти, полученных Николаем Стрельниковым на НИИП №5. Ракетная техника — штука серьёзная. Случайных людей не любит, неумелых к себе не подпускает.
Обращаться со сложной техникой старший сержант умел и любил. А ещё он любил учиться. Даже десятилетку окончил, в Молочный после школы хотел поступить и на оплату учёбы в последних трёх классах сам заработал, хотя деньги мог бы у тёти Зины взять, она предлагала — в артели тогда работала и получала неплохо. Обидно, конечно, что плату за обучение отменили всего через год после школы, в 56-м после XX съезда. Но ещё обиднее стало то, что и с вузом ничего не сложилось — срезался на последнем экзамене. А ведь готовился. Крепко готовился. Хотя, с другой стороны, кто знает. Возможно, это и к лучшему. Уже будучи в армии, Николай окончательно понял: работать технологом в молочной промышленности — не его. Совсем не его. Совсем не то, что строителем. А инженером-строителем и пода́вно...
По Москве Николай гулял, как и собирался, до самого вечера.
Прошёлся по Красной площади, отметился в ГУМе, посетил Зоопарк, повосхищался высоткой на площади Восстания (той самой, где дядя Стёпа) и зданиями на Садовом и Горького, рысцой (время уже поджимало) пробежался по Парку культуры...
Эх! Если бы Пашка Аксёнов, его армейский приятель и коренной москвич, дембельнулся на неделю пораньше, уж он бы ему экскурсию организовал настоящую, а не такую — «галопом по европам». Да только на Пашку вышел приказ аж на 18-е, и он пока ещё там, в Тюратаме, дослуживает последние денёчки, но ничего — они ещё спишутся, и оба в гости друг к другу приедут, как обещали... Ну, когда время появится. Отпуск и всё такое. Без дела-то ведь сидеть не придётся...
В архангельский поезд старший сержант запрыгнул за две минуты до отправления (длинную очередь в камере хранения пришлось отстоять, да ещё и в техперерыв угодил). Чемодан и шинель он забросил на багажную полку, снял китель и сапоги, забрался на верхнюю и практически сразу уснул — сказалась усталость от целого дня прогулок по паркам и площадям.
Проснулся ещё до рассвета. К разнице между часовыми поясами организм пока не привык — забыл, что в четыре ноль-ноль по Москве побудку ещё не играют и даже не собираются.
Соседи по купе крепко спали. Вечером Николай их особо не рассмотрел (так, поздоровался, да и только), но двое на нижних полках были вроде семейной парой с кучей корзин и баулов, а тот, кто храпел напротив — командированным откуда-то с юга, не то со Ставрополя, не то с Краснодара (слышал сквозь сон, о чём те трепались внизу до того, как угомониться).
Старший сержант аккуратно слез с полки, натянул сапоги, накинул на плечи китель и двинулся в дальний конец вагона. Помимо обычной физиологии ему ещё дико хотелось курить, но дымить у купе, где проводники, было как-то неловко.
Окно в коридорчике у туалета кто-то уже опустил. Отлично!
Николай достал папиросу, спички, уселся на подоконный ящик...
Поезд шёл ходко. Из проёма между стеклом и притвором тянуло чадом сгоревшей солярки, громко стучали колёса, в лунном свете блестели рельсы двухпутки, мелькали путевые столбы и теряющиеся в ночи силуэты деревьев. С громким протяжным гудком и сиянием проже́кторов-фар прогромыхал по соседней ветке встречный товарный...
Судя по времени, Ярославль и Данилов уже