— Я очень сожалею за неудобства, — крикнул ему в спину Ганечкин, его глуповатая улыбка наконец сползла с лица, сменившись напряженной серьезностью. — Но в кабинет сейчас никак невозможно. Инструкция! Мы должны…
Ян остановился. Резко обернулся на каблуках. Весь его вид излучал ледяную ярость.
— Инструкция? — его голос упал до опасного шепота, который был слышен даже в наступившей тишине. — Это мой кабинет, моя собственность, и моя организация. Все это здание, если вы не в курсе, принадлежит мне! И вы сейчас находитесь на территории частной собственности, которую, согласно законодательству, имею полное право защищать с оружием в руках, поскольку вторжение в частные владения без специального постановления прокуратуры является противозаконным. Однако же я понимаю всю двойственность сложившейся ситуации. Речь идет о работе организации, несущей ответственность перед государством и инвесторами за свою деятельность, и потому я иду вам навстречу, допускаю к документации и вообще терплю ваше присутствие, хотя оно парализует деятельность ЦИР. Прямо сейчас я должен сделать ряд звонков, чтобы объяснить, почему исследовательская группа не может приступить к работе в оговоренные ранее сроки. И, вероятно, оплатить неустойку за нарушение условий договора. Я готов к компромиссам, однако вы забываетесь. В своем доме я буду работать там, где мне удобно. А именно — в моем кабинете. Прямо сейчас. Также я требую приостановить работу комиссии до приезда наших юристов. Официально уведомляю вас, что дальнейшее расследование комиссии будет проводиться исключительно в их присутствии, с составлением протокола и подробной описи всей документации, которую будут изымать ваши люди.
Он сделал шаг к побледневшему и онемевшему Ганечкину, заставляя того инстинктивно отступить.
— Надеюсь, мы достигли взаимопонимания, полковник? — спросил он с таким видом, будто в случае возражения и правда был готов пустить тому пулю в лоб.
Ганечкин открыл рот, чтобы что-то ответить, но вдруг вздрогнул всем телом и, отводя взгляд, и механическим жестом прикоснулся к виску, принимая вызов.
— Ганечкин слушает, — проговорил он, бледнея еще сильнее. Его глаза стали стеклянными, он выпрямился по струнке, будто перед ним стоял невидимый начальник.
— Так точно… — он проглотил воздух. — Но, позвольте, я… Понимаю. Слушаюсь. Так точно. Будет исполнено…
Он стоял еще несколько секунд, слушая, и на его лбу выступили капельки пота. Потом рука дрогнувшим жестом опустилась.
Он обвел взглядом комнату, увидел внимательные лица своих подчиненных и сотрудников ЦИР, и его собственное лицо исказилось гримасой крайнего недовольства и досады.
— Работу приостановить, — его голос снова стал монотонным, но теперь в нем вместо фальшивой добродушности звучало разочарование. — Все снятые копии изученных документов уничтожить. И на выход.
Один из его молодых коллег недоверчиво вытаращился.
— Илья Андреич, мы же не…
— Я сказал, приостановить! — рявкнул Ганечкин, сорвавшись на крик. — Немедленно! Проверка отложена в связи с… изменением оперативной обстановки.
В офисе воцарилась напряженная, недоуменная тишина, нарушаемая лишь бормотанием ошеломленных проверяющих, которые начали нехотя, с недовольным видом сворачиваться. Они уходили, исподтишка бросая на Данилевского косые взгляды.
Сотрудники ЦИР, не скрывая самодовольных улыбок, наблюдали за этим с явным удовольствием.
Ян не двигался, созерцая их отступление с холодным, непроницаемым лицом опытного победителя, который получил свое как само собой разумеющееся и не испытывал по этому поводу никакой особенной радости.
Ганечкин, последним выходя из приемной, обернулся и многозначительно бросил в его сторону:
— До свидания, Ян Станиславович.
— Доброй дороги, — не менее многозначительно ответил ему Ян.
Дверь закрылась. В офисе на секунду повисла гробовая тишина, а потом одновременно с глубоким облегчением выдохнули минимум два десятка человек одновременно.
Данилевский строго окинул взглядом свои владения, раскуроченные беспардонными ищейками.
— Пятнадцать минут всем на перекур и кофе, а потом привести помещение в рабочее состояние! — обернувшись к группе аналитиков, добавил: — А вы — бегом на взлетную площадку, повторный инструктаж вам проведет Давид Георгиевич прямо на станции. Монгол, ты со мной.
И мы отправились в кабинет Данилевского. Оказавшись внутри, Ян прошел к своему столу, устало опустился в кресло и нетерпеливым жестом ослабил галстук.
— Не могу определить, когда ты выглядел более мрачным: когда узнал, что офисе комиссия, или сейчас, — заметил я, расслабленно плюхнувшись на мягкий диван, стоявший вдоль стены. И сделал я это совершенно зря, потому что все мое тело мгновенно напомнило, где я был накануне.
Ян вздохнул. Поднял взгляд на огромный настенный экран, который обычно показывал какие-то схемы и диаграммы активностей подконтрольных рифтов, а сейчас транслировал мертвую синюю пустоту. Ткнул пальцем в пульт, и на стене появилась заставка новостной ленты. Звонкий женский голос начал рассказывать о каком-то докторе Реймонде, пострадавшего вместе со всей командой в результате нападения террористов на лабораторию: «Официальная пресс-служба США пока воздерживается от комментариев, называя произошедшее чудовищной трагедией и выражая соболезнования семьям погибших. Подробности случившегося на данный момент также неизвестны…»
Ян еще раз нажал на кнопку, и на стене возникли уже знакомые мне пульсирующие диаграммы.
— Понимаешь, друг мой Монгол, иногда чья-то внезапная помощь выглядит ничуть не менее угрожающей, чем проблема, с которой тебе помогли. Остановить такую машину одним звонком мог только кто-нибудь уровня… ну, я не знаю, — он горько усмехнулся, — президента.
— Или императора, — тихо добавил я.
— Императора?.. — переспросил он, вопросительно приподняв брови.
Я вздохнул.
— Пока ты вел свою дуэль с Ганечкиным, у меня был короткий диалог в одном секретном чате. Человек с игровым ником «Император» предложил помощь. Я только что принял его предложение. Извини, что не спросил твоего мнения на этот счет, но как бы ситуация не располагала к совещаниям. Ну и… похоже, его помощь пришла почти мгновенно.
Данилевский добрую минуту молчал, глядя на меня застывшим взглядом человека, глубоко погрузившегося в себя.
— Может, еще раз по виски? — предложил я, чтобы как-то разрядить обстановку.
Ян фыркнул.
— На моей должности ты бы спился, —