Так выглядит небытие?
Я что опять умер?
Внутри всё перемешалось: школа и плац, голод и чувства, Кристина и Яков, гниль и математика. И я уже не знаю, кто из нас думает. Я или они.
Картинки продолжали меняться одна за другой. Я перестал различать, где мои, а где чужие. Я уже жрал дружинников — их крики казались музыкой, кости трещали, а я считал удары, как на тренировке с Яковом.
Стою с мечом в центре лаборатории. Столы, колбы, запах озона. Передо мной — биомеханические прототипы, те самые роботы, что должны были заменить солдат в борьбе с террором. Они идут на меня. Я режу их мечом. Сталь об металл, искры, и я улыбаюсь.
Я сижу за длинным столом, спина ровная, пальцы правильно лежат на вилке. Передо мной туша монстра, уже полусгнившая. Я режу её, как фуа-гра, и подношу куски ко рту. Гной в бокале искрится, как вино, я пригубляю — и не забываю вытянуть палец.
Рывок. Теперь я в белом халате. Передо мной мензурка. Я держу её идеально прямо, по всем правилам аристократического этикета, будто это кубок на приёме. Но в другой руке бьётся сердце. Красное, живое. И я понимаю — не может оно биться. Так не бывает.
Нет. Это не я. Это чужое. Это кристалл. Это воспоминания, которые не должны принадлежать мне.
И среди этого хаоса — вспышка.
Нить. Струна. Я вижу её внутренним зрением. Она не похожа на обычные линии Эхо — слишком светлая, слишком тонкая, но живая. Настоящая. Моя.
Я тянусь к ней разумом. Представляю руку — не физическую, а воображаемую. Воображаемая ладонь хватает нить, и я начинаю наматывать её на запястье. Медленно, осторожно. Каждый виток — как шаг по зыбкой почве.
И вместе с этим краски блекнут. Гной теряет запах. Сердце перестаёт биться. Лес растворяется. Но не до конца. Бредовые картины ещё рвутся, накладываются одна на другую.
Но у меня уже есть за что держаться.
Голос. Сначала глухой, будто сквозь толщу. Но чем сильнее я наматывал нить на руку, тем яснее становились слова.
— Молодой господин… я же вам говорил, будьте осторожны со своими экспериментами. Так себя до могилы доведёте. А заодно и меня тоже. Я человек уже взрослый… старый даже, по вашим меркам.
Я не удивился. Яков. Конечно, Яков. Но почему здесь? Я ведь видел, как он уходил. Или не уходил? Может, он и вправду никогда не покидал этот мир?
Он стоял прямо передо мной. Только не в тех одеждах, что я помнил. Не классический костюм, не строгий сюртук. На нём был странный наряд: футуристичный, будто собранный из синтетики, но не дешёвой, рыночной, а какой-то иной, не похожей ни на ткань моего прошлого мира, ни на материалы этого. Словно это мог быть его настоящий облик… или всего лишь образ, созданный моей головой посреди этого безумия.
Я попробовал что-то сказать, но понял — рта у меня нет. Лицо гладкое, пустое. Поднял руку, коснулся и убедился: так и есть.
«Опять без слов. В прошлый раз не успел, а теперь и вовсе молчу. Да кто он вообще такой? И как это возможно?»
Яков усмехнулся краем губ, словно слышал каждую мою мысль:
— Не стоит удивляться моему виду. Я и сам не ожидал, что мы встретимся так скоро. Вы не поверите, сколько проблем мне создаёт то, что я сделал. Для меня, не для вас.
Он сделал шаг ближе. В его взгляде мелькнуло что-то уставшее, слишком человеческое.
— Давайте договоримся, молодой господин. Не убивайте себя. Каждый раз вытаскивать вас мне слишком дорого обходится.
Он протянул руку — и слова прозвучали, как приговор:
— А сейчас… доброе утро. Проснитесь.
Глава 2
Я открыл глаза — и сразу понял: не могу двигаться.
Впервые такое со мной после использования силы.
Потолок… вроде мой. Те же доски, те же узоры в древесине. Всё то же самое. Звуков нет. Нет, не так: я не оглох — я слышал, но вокруг стояла глухая, непривычная тишина.
По прикосновениям я чувствовал тело полностью. Всё было в порядке. Даже сумел провести быструю диагностику через Эхо. Значит, Эхо есть. Значит, я всё ещё в мире, где оно существует. Уже хорошо.
По ощущениям в теле тоже ничего не изменилось. Почти.
Кроме одного.
Ранг. Я стал третьим.
Но это невозможно. Вся та сила, что я пропускал через себя, не могла поднять меня так быстро. Что же произошло?
Я чувствовал внутри ещё одну странность — дополнительный, чужой источник. Тьма. Мой прежний сосуд Эхо не был таким. Теперь он казался грязнее, тяжелее. И ещё… что-то изменилось в самом строении Эхо. Но глубже залезть я не решился. Боялся, что снова потеряю сознание.
Это было неправильно. Почему я не мог даже работать со своим источником? Почему он вдруг стал таким сложным? Почему я не мог использовать собственную силу, чтобы изучить и понять своё состояние?
И ещё одно. Если я в том же мире, где и был — почему рядом никого нет? Никто не караулит у постели? Неужели меня бросили? Глупость. Я же господин. Или всё-таки кто-то есть?
Попробовал повернуться — но куда там. Тело меня не слушалось, хотя каждую его клетку я ощущал ясно.
То, что Милена использовала в бою с монстром, было её родовое Эхо.
До этого, на тренировках, всё выглядело иначе. Там она пользовалась обычной магией — огнём, вплетённым в воздух. Смесь вышла сильная: пламя разгорается ярче, когда его подхватывает ветер, а воздух, наоборот, становится резче, когда в нём вспыхивает огонь. Хорошее сочетание, понятное и предсказуемое. Но это было лишь плетение стихии.
А сейчас — другое. Родовое Эхо. Настоящее. То, чего я раньше в ней видел только в источнике.
И именно оно помогло ей пробить монстра.
И тут я понял главное: мне нельзя больше оставаться в неведении. Я обязан знать все возможности тех, кто рядом со мной. Милены, Ольги, Златы — каждой. Любой их сюрприз может оказаться фатальным. Родовое Эхо — слишком серьёзная сила, чтобы она всплывала внезапно, в бою.
Я начал разбирать её плетение мысленно. На монстре это сработало так: часть энергии она смогла усвоить, а то, что не поддалось, уходило в мутацию. Поэтому в её силе и появилась эта странная отметина. Значит, у неё действительно шестой ранг магии. Сила усваивается — и она становится её. Не усваивается — превращает сосуд, искажает тело.