Я хотел спросить — что он имеет в виду, но не успел.
Всё, что удерживало меня до этого момента, вдруг потеряло смысл. Гул погони, натянутые до предела нервы, тонкая работа с Эхо Максима, выкачала меня до суха. Трудно и сложно, еще для меня.
Стоило увидеть, как Кабан, Змей и Мелкий перестали напрягаться, — и я понял: опасность ушла. И вместе с ней ушло всё, что ещё связывало меня с этой минутой.
Мир погас, и я ушёл вместе с ним.
Мысли оборвались на полуслове.
…
Я открыл глаза, и в поле зрения тут же попал знакомый силуэт светильника на тумбочке. Тёплый, безмятежный, он будто издевался над тем, как я себя чувствовал.
Я дома.
Несколько секунд просто лежал, вглядываясь в знакомые очертания потолка, позволяя телу привыкнуть к тому, что оно снова в покое. Руки и ноги налились свинцом, спина ныла глухо и протяжно, в голове стоял туман. Даже дышать хотелось медленнее, будто лёгкие боялись расплескать остатки сил.
Повернув голову к окну, я отметил мягкий, но прямой солнечный свет. Тени от деревьев во дворе короткие, почти прижаты к стволам — солнце либо в зените, либо уже перевалило за него. До вечера далеко.
Потянувшись к тумбочке, я нащупал телефон. 14:07. Выезжали мы ранним утром, значит, всего прошло часов восемь. Из них около четырёх я провёл в отключке: дорога туда, бой, дорога обратно… арифметика сходится. И в этом даже что-то хорошее — раньше я выпадал на дольше. Значит, всё-таки держусь чуть лучше.
Но это не моя заслуга. Меня тащила погоня, адреналин и работа с Эхо Максима. Я переделал его струны, сделал из него маяк, за которым шёл монстр. Это выжгло меня до донышка. Если бы не постоянный риск, организм давно бы вырубил меня в самом разгаре. А что будет, если это повторится и адреналин не сработает? Если накроет прямо в бою, то меня там же и закончат. Даже дети… если у них будут в руках палки.
Я закрыл глаза, и тут же перед внутренним взором встал Максим, сидящий в машине с расслабленными плечами, взгляд устремлён вперёд. И его тихое, почти брошенное в никуда: " Это был твой последний раз."
Тогда у меня не было сил спросить, что он имел в виду. Сейчас, вспоминая, я понимаю — сказал он это не случайно. Он вёл себя так, будто знал, кто нанёс тот удар. А я ведь не почувствовал никакого постороннего Эхо до самого конца. Чужая сила возникла из абсолютной тишины и так же исчезла.
Это умение я встречал лишь однажды — у Якова. За всё время, что мы знакомы, я ни разу не видел его Эхо. Ни слабого шороха, ни случайной вибрации. Пустота. И если тот, кто снёс зверя, был так же скрыт, как он… Слишком просто соединяются эти точки. Макс знает, кто это был. И если он сказал, что это «твой последний раз», значит, он говорил о человеке, которому доверяет. И этот человек — Яков.
Но это пока только догадка. Нужно будет спросить. И у Макса, и у Якова. Причём так, чтобы оба ответили, а не ушли в уклончивые фразы.
Вспомнились и другие слова Макса — уже о цене трофея. Он был уверен, что туша мороки стоит дорого, и хотел, чтобы её собрали. Но осталась ли она? Когда я в последний раз смотрел в ту сторону, Эхо ещё было, но я не был уверен, что оно целое. После такого удара от зверя могло остаться что угодно — от почти невредимого тела до горстки ошмётков. Если повезло, Кабан успеет застолбить место и никого туда не подпустит, пока не приедет группа сборщиков.
Мысли цепляли друг друга, складываясь в картину, где слишком много пустых мест. Бой, удар, зверь, Макс, Яков. Всё это казалось отдельными кусками пазла, у которых пока нет общей рамки. Но одно я знал точно — разговоры с ними откладывать нельзя. Чем раньше я получу ответы, тем выше шанс сложить всё в единую картину, пока детали не размылись.
Я перевернулся на бок, лицом к тумбочке. Родовой клинок лежал на ней поблёскивая в полосе солнечного света. Решил отдохнуть ещё пару секунд, позволяя себе не торопиться. В голове всплыл один из нерешённых вопросов — завод. Как бы там ни было, тот, кто ударил мороку, спас нам жизнь. Кем бы он ни оказался, благодарность моя к нему настоящая. Даже несмотря на то, что мой план добраться до завода был… мягко говоря, не без изъянов. Зверь оказался быстрее, чем мы предполагали, и, будь мы одни, всё могло закончиться иначе.
Живот отозвался тихим, но настойчивым урчанием. Силы ушли, а адреналин выветрился, и пустота внутри требовала восполнить её хоть чем-то тёплым и сытным. На дворе было время обеда, так что шанс найти внизу кого-то из слуг, кто принесёт мне еду, был высоким.
Я приподнялся на локтях, сел, опустил ноги на пол и, собравшись с силами, поднялся. Скинул с себя одежду. Успевшую слипнуться от пота и пыли, и направился в душ. Странно что ее не сняли с меня.
Тёплая вода смыла усталость с кожи, но глубже, в мышцы, она пробраться не смогла. Лёгкое жжение в ладонях напомнило, сколько я тянул струны Эхо Максима.
Вытершись, я достал из шкафа свежую тёмную рубашку и брюки, оделся, застёгивая пуговицы с привычной механичностью. Взял с тумбочки клинок. Пальцы сами потянулись к эфесу. Я повертел его в руке, чувствуя знакомый, почти уже привычный вес. Теперь, похоже, он будет всегда при мне. Лишним точно не окажется.
Повесив клинок на пояс, я ещё раз проверил, всё ли на месте, и направился к двери. Столовая ждала, и, возможно, за обедом удастся перехватить кого-то, с кем стоит поговорить.
Коридор встретил тишиной, мягкой и спокойной, без следа утренней суеты. Запах дома — сухая древесина, тёплый камень и тонкий привкус старого воска от натёртых перил. Спускаясь по лестнице, я ощущал, как мышцы ещё помнят напряжение дороги, а кожа — горячие струи душа.
У поворота к столовой я заметил, что двери распахнуты, и заглянул внутрь. Стол был сервирован — белоснежная скатерть, тонкая посуда, ровно выложенные приборы. Но на тарелках пусто.
В стороне мелькнула девочка-служанка. Увидев меня, она замерла, словно не ожидала встретить, а потом, спохватившись, почти бегом устремилась в сторону кухни. Видимо, никто не рассчитывал, что я появлюсь так скоро. Обычно после