Он встал, подошел к окну, стал спиной ко мне.
— Если вы справитесь, — сказал он, глядя в окно, — вы станете одним из нас. Полноправным членом организации. Получите доступ к планам, к связям, к ресурсам. — Повернулся, посмотрел на меня. — Но если вы провалитесь или если я пойму, что вам нельзя доверять… — Он не закончил фразу, но смысл был ясен.
Я встал тоже, взял котелок.
— Я понял, господин полковник.
— Хорошо. — Дмитриевич подошел к столу, написал адрес на листке бумаги, протянул мне. — Запомните. Явитесь сюда послезавтра, в шесть утра. Будьте готовы к нескольким дням вне города. Возьмите минимум вещей.
Я взял листок, прочитал, и вернул.
— Есть вопросы? — спросил Дмитриевич.
— Нет.
— Тогда идите. Майор Радович внизу проводит вас.
Я повернулся к двери, но голос Дмитриевича остановил меня:
— Господин Соколов.
Я обернулся.
Дмитриевич стоял у окна, силуэт против света. Лицо в тени, но взгляд различим.
— Мы ведем смертельную игру, — сказал он тихо. — Против империи, у которой тысячи агентов, огромная армия, неограниченные ресурсы. Мы можем победить только если будем умнее, быстрее, беспощаднее. — Пауза. — Если вы с нами, то до конца. Назад дороги нет. Понимаете?
— Понимаю.
Дмитриевич кивнул.
— Тогда идите. И помните: я буду наблюдать за вами. Всегда.
Я вышел из кабинета, спустился по лестнице. Телохранитель в прихожей вернул мне нож, открыл дверь. Я вышел на улицу, где утро уже разогналось, солнце поднялось выше, туман рассеялся.
Я зашагал прочь от дома. Теперь я не просто наблюдатель. Я соучастник. Соучастник подготовки теракта, который может изменить историю.
Русский читальный зал находился на Теразиях, в двухэтажном здании с выцветшей вывеской «Руска читаоница». Я пришел туда через час после встречи с Дмитриевичем, когда солнце уже припекало, и улицы наполнились белградцами, спешащими по своим делам.
Дверь скрипнула, когда я вошел. Внутри пахло старыми книгами, воском и табачным дымом.
Я прошел между стеллажами, мимо двух студентов, склонившихся над томом Достоевского. В дальнем углу, у окна, стоял Артамонов.
Он изучал корешки книг, будто выбирая что почитать. Одет был в темный костюм, жилет с золотой цепочкой часов, мягкую фетровую шляпу держал в руке. Широкие плечи, жилистое телосложение, смуглое лицо с короткой бородой, начинающей седеть. Выглядел как преуспевающий купец или чиновник средней руки.
Я остановился рядом, сделав вид, что тоже изучаю полки.
Артамонов достал книгу, раскрыл, сделал вид, что читает. Я встал чуть позади, глядя в окно. Со второго этажа открывался вид на Теразийский парк, где гуляли горожане, играли дети, продавцы выкрикивали свой товар.
— Как прошла встреча? — спросил Артамонов, листая страницы. — Как прошла поездка в Сараево. Вы говорят сделали больше чем требовалось.
— Теперь я у них в почете. Что и требовалось от меня верно? А Дмитриевич осторожен. Умен. Профессионал. — Я говорил едва слышно, почти шепотом. — Проверял легенду, задавал вопросы. Психологическое давление. Пытался вывести на чистую воду.
— И?
— Прошел. Дал задание.
Артамонов перевернул страницу.
— Какое?
— Через три дня еду в учебный лагерь за городом. Там группа боснийских студентов. Их готовят к покушению. — Я сделал паузу. — Нужно оценить их готовность.
Артамонов застыл. Книга в его руках замерла на полуобороте страницы.
— Фанатики, готовые на все. — Он закрыл книгу, поставил обратно на полку. — На кого готовят покушение?
— Не сказал. Только после проверки.
Артамонов достал портсигар, закурил. Дым поплыл к потолку, смешиваясь с пылью, танцующей в солнечных лучах.
— Катастрофа, — произнес он после долгой паузы. — Это катастрофа, Соколов.
Я повернулся к нему. Его лицо было мрачным, морщины углубились, глаза потемнели.
— Если они провоцируют войну, — продолжал Артамонов тихо, но с яростной силой, — Австрия раздавит Сербию. Германия поддержит Вену. Франция встанет за Россию, потому что у нас союз. Англия втянется следом. — Он затянулся, выдохнул дым сквозь ноздри. — Европейская война. Мясорубка. Миллионы погибших. И Россия не готова. Армия не вооружена, флот слаб после Цусимы, экономика не выдержит долгой войны.
Он повернулся ко мне, и в его взгляде я увидел отчаяние, редкое для такого опытного разведчика.
— Нам нужно время. Хотя бы два года. Модернизировать армию, укрепить союзы. Но если эти горячие головы заварят кашу снйчас… — Он не закончил.
— Что делать? — спросил я.
Артамонов долго молчал. Курил, глядя в окно. За стеллажами слышались шаги, чей-то кашель, шелест страниц.
— Узнай детали, — наконец произнес он. — Дату, место, план. Имена всех участников. Откуда оружие, кто финансирует, кто стоит за этим. — Он повернулся ко мне. — Войди в доверие полностью. Стань одним из них. Чтобы они не просто терпели тебя, а считали своим.
— А потом?
— Потом мы постараемся предотвратить. — Голос стал жестче. — Петербург уже направил запросы в Белград по дипломатическим каналам. Предупреждаем сербское правительство. Но «Черная рука» не подчиняется правительству, у них свои люди в армии, в полиции, в министерствах. Официальные пути не сработают.
Он раздавил окурок в медной пепельнице на подоконнике.
— Значит, нужны неофициальные, — сказал я.
Артамонов посмотрел на меня долгим, оценивающим взглядом.
— Ты понимаешь, о чем я говорю.
— Понимаю.
Молчание. Где-то внизу звякнула дверь, вошли новые посетители.
— В Петербурге изучили твое дело, — медленно заговорил Артамонов. — Читали отчеты Редигера. Твоя подготовка… необычная. Ты не просто разведчик. Ты обучен другому. — Пауза. — Обучен убивать.
Я не ответил. Не подтвердил, не опроверг.
— Откуда эти навыки, не мое дело, — продолжал Артамонов. — Может, Редигер знает, может, нет. Но факт остается фактом: ты можешь делать то, чего не могут другие офицеры разведки. — Он достал новую папиросу, покатал ее в пальцах, не закуривая. — И сейчас, возможно, эти навыки понадобятся.
Он повернулся ко мне полностью, говорил теперь прямо, глядя в глаза:
— Если предотвратить покушение мирными способами не получится… Если дипломатия не сработает, если сербское правительство не остановит заговорщиков, если не будет другого выхода… — Он сделал долгую паузу. — Тогда нужно будет действовать самому.
Я молчал, понимая, к чему он ведет.
— Устранить организаторов, — произнес Артамонов тихо, но отчетливо. — Или исполнителей. Или всех, кто необходим для успеха покушения. Сделать так, чтобы оно сорвалось. Любой ценой.
— Вы говорите об убийстве.
— Я говорю о спасении миллионов жизней, — жестко ответил Артамонов. — Если убить двух-трех фанатиков значит предотвратить войну, в которой погибнут миллионы, это не убийство. Это долг.
Он закурил, дым окутал его лицо.
— Петербург дал разрешение. Полковник Редигер согласовал. — Голос стал официальным, как будто он зачитывал приказ. — Тебе предоставляется право действовать по обстановке. Включая применение крайних мер против лиц, представляющих угрозу государственным интересам Российской империи.