— Дрался?
— Не то, чтобы… просто… получилось.
— Рассказывай, — велел я.
— Он… он опять начал говорить, что я трус, если не хочу в Пажеский корпус. Что ему сказали, что Алексею Михайловичу предлагали. А он отказался. И если отказался, то потому что тоже знает, что я трус. И не справлюсь там.
— Сам он…
— Можно? — Елизар взял за запястье и осторожно разогнул. — Такие гематомы сами по себе будут долго сходить.
— Вот. И я сказал, что не трус, что… а он всё равно. И держится так… ну… так. Как будто он самый главный и важный. Матушка же с ним ласково. Хвалит. Что бы ни сделал, всё одно хватит. Говорит, что отец им гордится, что…
Детские беды.
И детские разборки.
Пальцы Елизара пробежались по руке, задержавшись у локтя.
— Матушка потом сказала, что я действительно слабый. И мне надо больше тренироваться. Заниматься. А не за книгами сидеть.
Я прикусил язык, чтобы не ляпнуть, что его матушка — дура. Как по мне — полнейшая. Но Серега вряд ли согласится. И значит, незачем оно.
— И предложила, чтобы Никита со мной занимался.
Так. Ещё немного и я скажу это вслух.
Нет, что надо в голове иметь, чтобы разрешить одному агрессивно настроенному подростку бить другого?
— Он сильнее?
— Да. Они там… гимнастикой занимаются. И военным делом. И прочее… разное… и всякие знает… приёмы. Борьбу. Он меня валял.
— Гематомы не только на руках, — спокойно подтвердил Елизар. — Ничего опасного, но, мне кажется, ты должен испытывать неудобства. Я уберу?
— С-спасибо.
— Будет щекотно.
— Ерунда. Это… это я перетерплю. И боли я не боюсь!
Ему просто обидно.
Это я понимаю. Именно обида и душила Серёгу. И пережитое унижение. И осознание, что в этой его личной войне, маменька выступает на стороне врага.
— Вы вдвоём дрались?
— Нет. Там… наставник был. Никиты. И… он его с малых лет учил.
Понятно, то есть к своему воспитаннику скорее всего привязан, а в Сереге видит угрозу. Хотя, может, тоже желает показать разницу, простимулировав к свершениям.
— А руку как?
— Ну… я ему в нос дал. Не сразу, а… а он повалил и выкручивать стал. Требовал, чтобы я сдался.
— Сдался?
— Нет.
— Почему?
— Потому что я не трус! — рявкнул Серега. — И… и я его не боюсь!
— И не надо. Чего бояться?
Он выдохнул резко так.
— Спасибо, Елизар. И вправду теперь не болит совсем…
— Серега, ты кому-нибудь говорил об этом?
Он покачал головой.
— Они решат, что я жалуюсь. А я не жалуюсь. Я… я просто вот… не знаю. Мама сказала, что это позор, быть настолько слабым. Что… что мужчина обязан быть сильным. Чтобы его уважали и вообще. А я вот… я тощий. И не хочу заниматься. И это её разочаровывает. И что мне больше внимания надо уделять настоящим мужским делам, а не всякой ерунде.
Женщины.
Честно говоря, иногда ставят в тупик. Поэтому молчу, хотя молчание даётся уже с трудом.
— И что она поговорит с Алексеем Михайловичем, чтобы… чтобы всё-таки определить меня в этот корпус. Что это поможет нам с Никитой найти общий язык. И вообще… это почётно. Возможности открывает. И грех такими бросаться. Что если я постараюсь, я вполне могу попасть в число свитских. А даже если нет, то с помощью деда и Алексея Михайловича всё одно сделаю карьеру. В генералы выйду.
Нет, логика в этом определённо имеется. Но какая-то ущербная, что ли.
— А ты её объяснил, что не хочешь становится военным? — уточнил я, хотя ответ уже знал.
— Да.
— А она?
— А она сказала, что это всё глупости. И что быть военным — почётно. И что мой отец был военным. И дед военный. И тот, другой, который отца отец, тоже служит. И что я просто упрямлюсь и не понимаю. Что такую возможность упускать нельзя! — Серега почти сорвался на крик. — А ещё она получила приглашение. В статс-дамы к великой княгине. Это… это очень почётно.[2]
— И при чём тут ты? — нить рассуждений я окончательно потерял.
— Маменька… она будет тоже на службе. У государя сестра часто в отъездах. Она и госпиталями занимается, и сиротскими приютами. И вечера проводит разные, благотворительные. Комитеты там. И матушке будет некогда со мною заниматься. Следить, чтобы я учился.
— А она следит?
Серега пожал плечами.
— Не особо. Но она сказала, что всё одно, она будет волноваться. А если я буду при Пажеском корпусе, то и на полном пансионе. И значит, обо мне позаботятся.[3] У неё на душе будет спокойно.
Ага. Только жить в этом пансионе Сереге будет совсем невесело.
— И ты боишься, что Алексей Михайлович согласится?
Серега кивнул.
Не зря боится.
Умный-то он умный, но, во-первых, Сереге в Пажеском реально безопасней будет. Ну, я так думаю, хотя… если он привлёк внимание, то и там достанут. Во-вторых, Аннушку свою Слышнев любит. А какой мужчина найдёт в себе силы отказать любимой женщине?
Тем более, когда та не звезду с небес требует.
То-то и оно.
— Да, — сказал Серега и понурился.
— Знаешь… а есть выход. Нам надо поговорить с ним первыми. И сказать, что ты хочешь сюда. Раз уж полный пансион нужен, то здесь он будет. Кстати, а Сиси куда? Если твоя матушка на службе?
— У Сиси Матрёна есть. И другие няньки. И ещё ей гувернантку наняли. Англичанку. С французским.
Понятно.
Понятно, что ничего не понятно, ну да ладно, разберемся. И с Матрёной, и с англичанкой, которая с французским.
— В общем так, Серега, — я протянул ему гимнастёрку. — Одевайся. Надо с твоим Алексеем Михайловичем связаться и…
И всё равно я собирался с Карпом Евстратовичем переговорить. Вот через него и передам просьбу.
— Но это потом. А пока… обед.
И не только.
[1] Вполне реальная новость.
[2] Статс-дамами становились замужние женщины, супруги важных чиновников или военных. Конкретных обязанностей дамы не имели, скорее должность подчёркивала высочайшее расположение.
[3] С точки зрения времени предложение отличнейшее. Пажеский корпус действительно мог обеспечить и будущее, и карьеру, как за счёт образования, так и за счёт знакомств. Кроме того военная служба исторически считалась куда более почётной, чем любая иная.
Глава 24
В 8 часов утра мы пили чай — чуть тепленькую желтоватую водицу, — к которому прилагался микроскопический кусочек сахара и половина полуторакопеечного розана. В 12 часов раздавался звонок к обеду, состоявшему из трех блюд: во-первых,