Идиллия. Тишина, только слышно, как играет в ветвях ветер. День клонится к закату. Правый фланг укреплён хорошо, да и мы с кордом тут не последнее место занимаем. Но вот только странное что-то я замечаю краем глаза. Почему-то мне кажется, что лес движется, постепенно обходя наши укрепления справа. Я поднапрягся и переставил пулемёт так, чтобы можно было посмотреть в оптику. С этой позиции я немного открыт, но выбора особенно нет.
Не нужно быть гением, чтобы понять – лес сам двигаться не может, а применение оптического прицела точно показало – это камуфлированные солдаты.
–Центр, я правый, вижу движение в зелёнке до сотни единиц, приём.
–Правый, я центр, подтвердить информацию.
–Центр, я правый, движение увеличилось до двух сотен, разрешите действовать.
–Правый, я центр, остановить движение. Мне нужно до тридцати минут на передислокацию.
–Центр, я правый, к выполнению задачи приступил.
Я выбрал одного из солдат, того, у которого торчит антенна рации и начал с него. Там-там войны зазвучал в исполнении моего лучшего друга. Вражеский связист развалился на две части. Потом я бил без разбора. Идентифицировал цель и бил, бил все, что шевелится, что не шевелится, но выглядит подозрительно – тоже бил. Корд плевался гильзами, с мелодичным звоном разбрасывая их перед моим укрытием.
В какой-то момент я подумал, что у нас всё получилось. Но всё же прицепил дополнительную ленту. Ствол шипел кипящим маслом. На месте противника то тут то там виднелись окрашенные багрянцем кусты и деревья. Природа стихла.
–Центр, я правый, движение остановлено, приём.
–Центр, ответьте правому, приём.
–Центр, приём!
–Правый, я левый, Приём!
–Левый, какого хуя? Где правый?
–Пиздец центру, правый, приём!
–Как пиздец? Совсем? Приём.
–Управляемая пятисотка, КП в пыль, Приём!
–Да как так-то! Кто тут, блядь теперь пыхтеть будет, приём!
–Твоих сколько? Приём!
–Отделение! Рассчитаться, о потерях доложить!
–Левый, твоих сколько? Приём!
–Половина двухсотые, пятнадцать трёхсотые, трое сильно. В строю я и ещё четверо, приём!
Я приподнял голову, чтобы осмотреть позиции своего отделения. Картина была ужасная. За счёт того, что я сменил позицию, я остался жив. Весь основной укреплённый район был одной сплошной воронкой. Останки тел и снаряжение было разбросано в хаотичном порядке. Корд хорошая штука, но он так сильно грохочет, что ни черта не слышно. Судя по картине, наши позиции закидали тяжёлыми минами. Теперь я один в поле воин. Но самое страшное, что в лесу снова движение.
–Левый, вытаскивай трёхсотых, кого можно, отходи, приём!
–Правый, твоих сколько? Приём!
–Отделению пиздец, я один, Приём!
–Какого хуя, приём!
–Сука, отводи людей, я тут херачить буду, отвлеку, приём!
–Охуел? Нас и так мало, Приём!
–У меня нога отлетела, мне самому пиздец, отходи, пока я не сдох, Приём!
–Понял тебя, брат, рад был служить с тобой, Приём!
–И ты тоже ничего, докричись до арты, квадрат правее и мой, Приём!
–Понял тебя. Кому чего передать? Приём!
–Вали уже! Нет у меня никого, Приём!
–Принял.
А что я мог сказать ещё? Там пятеро живы, может кого из раненых вытащат, а я? Всё отделение в труху, как я их жёнам и матерям в глаза смотреть буду? А тут от меня хоть какая-то польза. Я сгрёб все ленты, все три по пятьдесят в каждой, ещё половина в аппарате. Значит минут десять продержусь, успеют отойти.
Я держался. Бил чуть ли не одиночными. Выцеливал каждую цель. Потом перетаскивал своего дружбана на новое место и снова бил. У меня ещё оставалась одна лента, а сколько прошло времени я не знаю. В какой-то момент меня что-то обожгло ниже колена. Наверное, в другой раз я бы расстроился, увидев, что произошло с моей ногой, но сейчас, пока адреналин шкалил, я вколол себе ампулу военного обезболивающего, попросту морфин, перевязал автоматным ремнём ногу, и стараясь не сильно задевать открытой костью землю, продолжил бить гадов. Уходить мне теперь точно некуда. Когда ленты почти не осталось, меня сильно толкнуло пониже лопатки, тело буквально прожгла такая БОЛЬ, какой я никогда в жизни не ощущал. Посмотреть назад я не мог, но по брызгающей крови, и онемевшему враз обрубку я понял, теперь мне осталось только помолиться, если успею.
Я молился, перевернувшись на спину, и глядя в облака, молился о том, чтобы ребята успели дойти к своим, чтобы эта чёртова война остановилась, наконец, я молился о том, чтобы парни и девушки в двадцать лет, ходили на свиданья и женились, наслаждались жизнью, а не нюхали собственное дерьмо, вытекающее вместе с кровью. Жизнь уходила, но уйти просто так я не хотел, поэтому я взял пару Ф-1, выдернул у них чеки, потом навалился на рычаги грудью, и освободил скобы. Теперь я готов умереть, а когда эти ублюдки захотят посмотреть, кто же это перемолол такую кучу их белых задниц, то у меня будет для них сюрприз. А теперь я иду к тебе, отец! Встречай!
А почему последняя мысль о том, что у девчонки в трусах было тепло и влажно?…
Глава первая. Новый мир?
Сознание приходило медленно. Как-то тягуче, противно, как будто это какой-то жидкий кисель, больше похожий на смолу, которая липнет ко всему, чего только может прикоснуться. Свет чуть пробивался через полуприкрытые веки. Ощущения приходят как-то медленно, постепенно разгоняясь. Неужели выжил? А почему тогда ничего не болит? Золотистое мерцание постепенно развеивалось, и я оказался лицом перед странной аркой, состоящей из двух скульптур. Не пойму, они танцуют? Здоровенный мужик стоит, подняв руку и она соприкасается с лапой огромного медведя, и таким образом образуют арку. Это уже какой-то бред. Я скорее всего остаточная рефлексия мозга. Сейчас я умру, и всё это пропадёт.
Однако ничего не проходило. Я продолжал стоять, и мир вокруг меня наконец приобрёл реальные краски. Я увидел перед собой лестницу. Как оказалось, я стою на постаменте и сзади меня уже появляется следующий человек. Мне не осталось ни чего другого, как спуститься по лестнице, и оказаться в строю голых людей, которые по очереди встают на колени и приносят клятву верности новому господину.