Кейд рассмеялся — лёгкий, холодноватый звук разнёсся в морозном воздухе. Он откинулся на скамейке для лакросса, и чёрная шапка делала его острые черты лица ещё выразительнее.
— Существуют спецбригады по зачистке. У моего отца они были в быстром наборе.
Я продолжала лепить снежок, но мои губы раздвинулись от шока.
— Пугает, как спокойно ты это говоришь. Выходит, у меня не только парень, который живёт по таким законам, но и сводный брат тоже.
Сюрреализм.
Кейд пожал плечами.
— Для меня в этом нет ничего дикого. Я так вырос. И Бэйн тоже. Думаешь, почему моя мать сбежала из города так быстро?
В груди что — то сжалось — в его голосе явно звучала боль. Кейд умел скрывать эмоции ото всех… но не от меня. Те редкие моменты, когда он упоминал мать с приглушённой горечью, говорили сами за себя — это всё ещё ранило его, хоть он и не признавался.
— Кеееейд…
Его тёплый взгляд скользнул по мне сверху вниз.
— Джорнииии…
У меня в животе всё перевернулось, но я подавила мгновенную реакцию на его кокетливый голос.
— Давай позвоним твоей маме.
Его улыбка мгновенно исчезла.
— Нет.
Сапоги хрустели по снегу, оставляя за собой чёткие следы. Как только я приблизилась, он раздвинул ноги, и его замёрзшие, покрасневшие руки обхватили мою талию. Он запрокинул голову, а я заглянула в его глаза — и сразу утонула в том чувстве безопасности и покоя, которое они дарили.
Но я хочу, чтобы и он почувствовал то же самое.
— Давай, — прошептала я, бросая снежок (который изначально собиралась швырнуть в него) и прижимая ладони к его ледяным щекам.
Его розовые от холода губы были так близко, что я не могла отвести взгляд.
— Хотя бы… чтобы закрыть эту дверь.
— Двери нет и не было.
Мои пальцы слегка сжали его лицо, ощущая легкую щетину на его коже.
— Дверь есть. Ты обязан сам рассказать ей, какой ты человек на самом деле.
— И какой же я человек, Джорни Смит?
Губы сами растянулись в улыбке, и я придвинулась ближе, позволяя его рукам плотнее обхватить мою талию.
— Ты предан тем, кто этого заслуживает. Ты самоотвержен до безумия. Заботливый и нежный, когда захочешь. И ты изо всех сил стараешься поступать правильно, даже если тебя окружает только зло.
От его рта отделилось облачко тёплого дыхания, а затем он подхватил меня за бёдра и усадил к себе на колени. Я оседлала его, свесив ноги за скамейку.
Его губы коснулись шеи, а голос прошептал прямо в ухо:
— Кажется, ты только что закрыла эту дверь.
— Хорошая попытка, — парировала я, приближая наши лица.
— Если я готова налаживать отношения со сводным братом, который порезал мне запястья, чтобы все думали, будто я покончила с собой, и держал меня в психушке, чтобы скрыть, что я жива…
Я сделала паузу, давая ему прочувствовать абсурдность сравнения.
— …то ты уж точно можешь позвонить маме и начать разбираться с прошлым.
Его пальцы слегка впились мне в бёдра, но я не отступала.
— И кстати, разве не ты твердишь мне, что чужие поступки — не моя вина? Что я не должна винить себя за смерть сестры Марии?
Боль от этой мысли всё ещё жила где — то глубоко внутри, всплывая в самые неподходящие моменты — например, когда мы с Кейдом по выходным помогали в приюте.
— Ты — не твой отец. Его действия не должны определять тебя.
Он рыкнул, резко притянув меня к себе так, что наши тела слились воедино, вырвав у меня прерывистый вздох.
— Ладно, — сквозь зубы процедил он, проведя языком по моей нижней губе.
— Но сначала...
Спина коснулась снега, а его губы замерли в сантиметре от моих, став единственным, что существовало в мире.
— Я чертовски голоден.
КОНЕЦ.