— Посмотри на меня, — тихо попросила Ольша, вглядываясь в любимые глаза. — Посмотри на меня. Я здесь, мы здесь. Брент?
Ольша выдохнула тепло в его губы. И тогда лестница легла на место, — а Брент, наконец, ожил.
Эпилог
К концу очередного очень длинного осеннего дня подполковник Ясо Скадий, инспектор первого ранга, разрешил себе набить трубку и выкурить её прямо в форточку своего кабинета.
Подумать только: всего год назад он занимался военной формой и считал свою работу трудной. Теперь дважды в месяц по вторникам Ясо Скадий лично принимал просителей, чьи проблемы не смогли решить на местах, и которые при этом обладали достаточным упрямством и оптимизмом, чтобы обивать пороги дальше. Сегодня он отбился от матери четырёх детей, требующей выплат на своего пропавшего без вести мужа, как на погибшего, нашёл для усыпанного медалями совершенно седого мужчины инвалидную коляску, достал для другого тяжело раненного наркотики и выслушал ещё сотню просьб, мольб и угроз.
К счастью, следующий приёмный день был только через две недели, и завтра Ясо сможет заняться нормальной работой.
Звякнул колокольчик, и Ясо спрятал трубку за спину. Его бессменная помощница, науськанная женой, громко фыркала на курение в кабинете.
— Войдите.
Час был уже неприёмный, но если суровая Вима позволила кому-то его беспокоить, проще было пустить, чем отказать.
Посетителем был крупный мужчина лет тридцати, в парадной форме, с парой медалей и орденом на груди. Ясо мысленно вздохнул: ещё один наивный дурак, который думает, что красивые железки помогут ему вытащить из снабжения что-то лишнее. Раньше, может, и помогли бы, но теперь у снабжения не было совершенно ничего лишнего.
— Моё имя Брент Лачкий, — твёрдо произнёс посетитель. Ясо устало кивнул ему на стул, но тот остался стоять. — Я служу фортификатором в конструкторском бюро королевны Ирилы, зарабатываю сто десять тысяч в год, живу…
Ясо потёр пальцами виски. Начало у нового прошения было довольно странное: пока гость рассказывал только о том, что совершенно ни в чём не нуждается.
— …и я прошу руки вашей дочери.
❖❖❖
Если бы кто-то спросил Брента, он бы сказал: это всё устаревшие глупости, странные традиции, давно потерявшие всякий смысл. Какая разница, что думает о тебе занудный пожилой снабженец, какая разница, что он там одобрит или не одобрит, если решать-то — всё равно не ему?
Если бы кто-то расспрашивал внимательнее, Брент мог бы даже признаться: он вообще не слишком хотел жениться. Зачем она нужна, эта женитьба? Они и так хорошо жили, они и так были семьёй, что изменит какая-то дурацкая бумажка…
Но Брентова любимая байка про половину пути была не только о том, чтобы не делать лишнего, но и о том, чтобы сделать необходимое. А ещё — о том, чтобы перестать идти навстречу друг другу и начать шагать вместе. И для этого — вот ведь дурацкая человеческая природа — нужны были названия. Всему тому, что кажется совершенно ясным внутри, нужны были сказанные вслух слова.
И Бренту не хотелось, нет, ему совершенно не хотелось жениться. Ему не хотелось однозначного, ясного, твёрдого, потому что именно такое ломается громче всего. В груди зудела тревога, уговаривая сделать вид, что ничего не происходит, пока не стало слишком поздно.
Вместе с тем — теперь внутри наконец-то стало правильно.
Однажды стоит перестать кормить собственный страх. Есть линии, к которым можно годами стремиться и приближаться, когда на самом деле их нужно просто переступить.
— А она что сказала? — тяжело спросил Ясо, грузно опускаясь в своё кресло.
— Пока ничего.
— Так сходи спроси… жених.
— Спрошу. Как положено.
А положено — с цветами, кольцом и родительским благословлением. И даже если Бренту это казалось нелепым и смешным, для Ольши это было важно.
Она никогда не заговаривала сама. Не торопила, не поджимала губы, не играла в обиду или скорбь на пустом месте. Ольше вообще было не до того: она грызла гранит науки с таким усердием, что дым валил из ушей. С мамой она так не начала общаться, зато по выходным иногда бывала у старшего брата, Мириса, и невестки, — они жили недалеко от зоосада. Ездила и к отцу, и Брент подозревал, что Ясо чувствовал себя виноватым. По крайней мере, он запоздало возмутился идее Ольши про завод и оскорблённо клялся оплатить дочери любые учебные нужды.
Брент тогда удивился: а ты что же — не обсуждала с ним? И Ольша долго хмурилась и пыталась найти в себе объяснение, но так и не смогла его сформулировать.
Так вот, про женитьбу Ольша никогда не говорила. Но когда Зози горячечно рассуждала о том, что Стан всё-таки разводится, и это совершенно, совершенно ужасно, и она вообще ничего этого не хотела, — на Ольшином лице иногда мелькала тоска.
Потому что она ждала, конечно.
Иногда это тоже часть пути — подождать. Но невозможно ждать вечно, и однажды нужно, наконец, встретиться на середине.
Ясо закурил, не вставая из-за стола. А потом крикнул помощнице в приёмной, что закончил на сегодня, — и, тяжело поднявшись, потянулся за пальто.
Квартира Ясо Скади располагалась буквально через дорогу и оказалась странным пыльным помещением, где-то по-солдатски голым, а где-то украшенным бабскими вязаными салфетками. По пути будущий тесть молча курил, а дома прошёл в комнату, не разуваясь. Лязгнули замки несгораемого шкафа.
Ясо долго копался среди бумаг и вынул небольшую бархатную коробочку. Сдул с неё пыль. Поставил на стол перед собой.
— Она узнает? — хрипловато спросил Брент.
— Конечно, — Ясо выразительно потёр вытертые буквы фамилии на крышке. — Это моей матери серьги, отец дарил на свадьбу.
Серьги были массивные, старомодные, с крупными голубоватыми камнями. Трудно представить такие на Ольше. Но это — из её семьи, это знак принятия и благословления, а в коробочке пустая выемка для кольца.
Помолвочное кольцо было мамино. То самое, что отец, младший сын, которому не досталось семейных сокровищ, выбирал для неё сам. Тоненькое, очень простое, совершенно гладкое; в клинике она снимала его только перед операциями…
Кольцо Брент отнёс ювелиру, почистить и немного уменьшить. А теперь переложил его внутрь коробочки, такое странно блестящее рядом со старыми серьгами.
Как прощался с Ясо и