— Я никак не могу смыть, — пожаловалась Ольша, снова спрятавшись в кружке и сжавшись. — Я теперь всегда…
Вряд ли он мог понять. Он мужчина, а мужчины воспринимают иначе, ну было и было, синяки сошли — и ладно. Что ему-то ныть, он и про девственность не понимал…
— Я не могу представить, что ты чувствуешь, — Брент говорил очень мягко и осторожно гладил её пальцы. — Котёнок, Ольша, я не могу представить, как тебе больно. Но это не делает тебя хуже. Это не ты, это не про тебя. Они могут ранить, но не могут изменить, кто ты такая.
Слёзы всё-таки пролились, побежали мокрыми дорожками по щекам, а Брент целовал её волосы и качал маленькую девичью ладошку в своей большой руке, как в лодочке.
— Ты очень сильная. И очень живая, это видно даже сейчас, а ты ещё поправишься, восстановишься. Такая яркая, и такая светлая, и…
— Ха! — Ольша некрасиво шмыгнула носом. — Я знаешь сколько людей убила?
— Сколько?
— Много.
— Понравилось?
Ольша дёрнулась:
— Ты больной что ли?
— Нет. И ты тоже нет. Всё хорошо, котёнок. Иди сюда. Всего этого не будет больше.
Он как-то так это говорил, что ему получалось верить. Ему вообще легко было верить во всём, просто закрыть глаза, прислониться к тёплому боку и расслабиться, забыться. Позволить слезам течь. Перестать делать вид, будто она в порядке, и всё под контролем. Быть разломанной и знать, что он не осудит и поможет встать, когда будет нужно.
Брент пересадил её ближе, расстегнул свою куртку, и Ольша спрятала лицо на его груди, выдернула рубашку из брюк, запустила под неё ладони. Это не для секса, это не про секс. Просто быть ближе и согреться хоть немного.
— Я домой хочу, — тихо сказала Ольша, вжавшись в него всей собой. — Я так хочу домой…
Глава 9
Удивительно, но после этих слёз у неё даже не болела голова. И неловкости — по крайней мере той душащей и тревожной неловкости, с ненавистью к себе и желанием покалечиться, — не было тоже.
Может быть, дело в том, что вечер закончился на скорее хорошей ноте. Сперва Ольша плакала, а Брент гладил её по спине и говорил что-то ласковое, а потом они просто обнимались, тепло и нежно, и говорили о какой-то ерунде. Брент рассказывал про золотого буйвола и про то, что вместо «благословлять поля» бабушки в деревнях говорят «удобрять», но марская мораль требует переформулировать, а то нехорошо, вроде как, упоминать божественное дерьмо! Боги ведь не какают, да? А Ольша в ответ прыснула и взялась пересказывать какие-то девичьи байки и дурацкие советы о том, как правильно притвориться перед понравившимся мальчиком королевичной.
Ещё сделали ужин, Ольша долго тёрла брентовы ладони, хотя мозоли уже были почти незаметны. Целовались — медленно, сладко, никуда не торопясь. И Брент снова вызвался дежурить первым, а Ольша сурово потребовала разбудить её вовремя, но он, конечно, протянул больше чем на час, и это было очень стыдно и очень приятно.
И вот теперь было утро. Умытое, свежее, по-осеннему холодное утро. Брент спал, вытянувшись на спине и заложив руки за голову, а Ольша кипятила воду. Щедро нагреть котелок, так, чтобы гневно забулькало, а пар рванул вверх и ударился в холодную крышку. Оттуда капли стекали в подставленную миску. Ни реки, ни приличного озера рядом со стоянкой не было, набрать воду пришлось на заливном поле, и она была не слишком хорошего качества: ноги помыть сгодится, а вот пить просто так не стоило. Так что Ольше ещё предстояло накипятить запасы и на умывание, и на завтрак, и в дорогу.
Умиротворяющее занятие: только и нужно, что поддерживать огонь, выдыхать тепло и дозорное кольцо, да менять посуду. Спокойное, простое дело. И голова оставалась пустая-пустая, лёгкая. В ней клубились мысли, мягкие и пушистые, как котята.
Брент занимал в этих мыслях особенное место. И Ольша начинала подозревать, что это место великовато для простого попутчика, да и для партнёра по контракту тоже, да и для мужчины, с которым вы немножко друг друга трогаете, чтобы скрасить дорогу.
Ольша никогда раньше не влюблялась толком. Разве что в средней школе, но было ей тогда сколько, лет двенадцать? Девчонки как раз начинают поглядывать на мальчиков и хихикать, но ещё склонны случайным образом выбирать из всех парней в округе какого-нибудь одного на всех. У них тоже был такой, Див Хелзий, признанный красавчик. У Дива была модная стрижка со скошенной чёлкой, он играл на гитаре и слегка картавил. Ольша не была уверена, что Див вообще знал, во скольких девичьих сердцах поселился светлым образом.
В общем, Ольша тоже была немного влюблена в Дива в том смысле, что представляла пару раз, как он приносит ей цветы, а змеюка Рида захлёбывается слюной от зависти.
В гимназии и Стоверге Ольше было совсем не до романтики. А Лек… Лек нравился — не сразу, со временем, или она просто так привыкла знать, что они вроде как парочка, что почти согласилась считать неуверенное тепло внутри любовью. Они жили вместе, болтали как друзья, занимались сексом и поддерживали друг друга, как умели. И когда он умирал, Ольше всё равно что дикий зверь разорвал всё нутро. И на могиле она лежала на сырой земле и думала остаться на ней навсегда.
А с Брентом было спокойно. Он был надёжный и крепкий, и не как камень, нет, как кряжистый дуб, возвышающийся над лесом. Живой, тёплый, полный своих историй, говорящий о чём-то негромко. В его тени можно было прятаться от тварей, как под огненным куполом, можно было дурачиться или просто сидеть в тишине.
Только Брент был не дуб — человек. Добрый, твёрдый, отзывчивый. В такого очень сложно, почти невозможно, не влюбиться. Особенно, когда и сам он так смотрит, что…
Жаль, что всё это получилось… вот так. Может быть, если бы они встретились раньше, при каких-то других обстоятельствах, когда Ольша была здорова и цела, без всего этого багажа, без слоя несмываемой грязи, без въевшегося страха, всё могло бы быть иначе. Он мог бы стать её первым мужчиной, и это всё равно было бы ужасно неприлично, но вряд ли она стала бы об этом жалеть. Или, чем не шутят стихии, Благой и золотой буйвол, могло бы даже