Брент закурил ещё одну и сам фыркнул на свои скабрезности.
Нет, Ольше не нужно всё это, и ему тоже не нужно. Они никогда и не планировали ничего, кроме временной связи, а что девичья задница и её же сиськи так отпечатались на сетчатке, что больше ни на что не выходит подрочить, — так это тоже временное.
В кабинете тем временем сооружали макет из перечёркнутых с лица документов — всё бюро сдавало их в ящик на первом этаже, откуда они расходились либо оборотами на черновики, либо на вот такие поделки. Лова кружила вокруг, примеряясь так и эдак, щурясь и иногда набрасывая что-то в своём блокноте. Акшер глядел на неё влюблёнными глазами и клеил из листа башенку.
Брент потянулся к силе, легонько дёрнул и так сдвинул Штабную башню к центру строения.
— Что? Симметрия.
— Мошенник, — пробурчал Акшер.
Он был инженер, а не стихийник. Работы для него пока было немного, поэтому он мог позволить себе клеить башни и распивать кофе. Обычно благодушного Брента Акшер раздражал до белых костяшек.
Голова болела, внутри перекатывалось что-то противное. Зато к вечеру и Ириле наконец был готов целый список на сто двадцать четыре пункта — возможности Стены, подвластные только королевичу или зависимые от него.
— Это полный? — с нечитаемым лицом спросила Ирила.
— Могут добавиться несколько, — дипломатично сказал Брент, который был, честно говоря, уверен, что при более тщательной проверке найдётся ещё столько же. — Одни ограничения тянут за собой другие, и…
Королевна прервала его отрывистым жестом, написала что-то вверху, сложила лист вдвое и скатала в рулон, а потом сунула в свою шкатулку на поясе. Брент прищурился: для обычных шкатулок подходили только особая, сложным образом выглаженная бумага, или специальные тубусы. Но, выходит, ребята из института не останавливались на достигнутом.
А на следующий день Ирила неожиданно появилась в кабинете с самого утра. И объявила:
— Его Величество желает, чтобы к осени аналогичный список был совершенно пустым.
Глава 8
— Что-то смолить ты стал многовато, — цокнула языком Зози и сама затянулась.
— Чей б нотаки в драку полез, твой б в стороне стоял.
Зози, казалось, днями не покидала прокуренный общий балкон. Здесь они с Брентом и сталкивались, а при встрече болтали ни о чём, пока Зози не упархивала в лаковую автомашину своего мужчины.
Курила она красиво, через изящный длинный мундштук. Одна сигарета в нём сразу же сменяла другую, а окурки Зози топила в жестяном чайнике.
И то правда: никакая пепельница не справилась бы.
— Я курю с полным осознанием ответственности, — заявила Зози. — Мои лёгкие заспиртуют и выставят в музее для устрашения молодёжи! Это моя жизненная миссия.
Брент хмыкнул и закурил следующую. Как медичка, Зози наверняка и правда многое знала про последствия бесконтрольного курения, но это всё равно не давало ей права смотреть на соседа с такой материнской укоризной.
Даже если раньше он обходился одной-двумя самокрутками в день, а теперь вот уже вторую неделю как перешёл на сигареты и перестал их считать.
Было раннее утро среды, третьей его среды в Светлом Граде. Ночью подмораживало, на перилах балкона блестел ледок, но Брент всё равно вышел в штанах и майке, только шарф набросил сверху. От холода и курева муть в голове слабела и укладывалась.
— Ты чего подорвался-то в такую рань? — миролюбиво спросила Зози, стряхивая пепел в чайник.
— А сама?
— Тю! Я ещё не ложилась!
— Кавалер припозднился?
— Это я могу «припоздниться», а кавалеры исключительно опаздывают! Ты тему-то не меняй.
— Да так… снится всякая дрянь.
— Ммм?
— Про Ольшу и тангские пытки, — нехотя признался Брент.
Зози отложила мундштук, изобразила крайнюю заинтересованность и промурлыкала:
— А кто это у нас такая — Ольша?
— Работали вместе.
— Нравится тебе?
Брент пожал плечами. Нравится… ну, нравится, конечно, кому бы она не понравилась? И во снах появлялась почти каждый день. Увы, чаще в кошмарах.
— Познакомишь? — лицо у Зози было алчное. Наверное, уже придумала, какую ужасную историю из прошлого перескажет — в этом смысле она была хуже мамы.
— Да мы не общаемся.
— А чего так?
Надо было отбрить, конечно, что с таким усердием Зози стоило бы строить собственных кавалеров. Но настроение было поганое, прилипчивые чудовищные образы никак не хотели покидать голову, и Брент неожиданно ответил честно:
— Хоронить её не хочу. Пусть лучше будет дома и живая, пока всё это во что-нибудь не превратилось. Мы так… пока дорога… без лишнего.
Зози невнятно крякнула и снова взялась за мундштук.
— О, — она глубокомысленно затянулась, — так вы, офицер Лачкий, трус? И тупица.
— С чего бы это?
Зози выразительно постучала себе по виску:
— Если ты собирался не привязываться, то ты, походу, уже облажался. Или, скажешь, если завтра труп этой твоей Ольши выловят из пруда, не расстроишься?
Брент поёжился:
— Она не моя.
— Да ты послушай старую больную женщину!
Брент бы послушал, наверное. Увы, Зози — не старая и не больная, но всё равно та ещё карга, — не хотела ничего говорить, а вместо этого не иначе как какими-то чарами вытянула из Брента всю историю. И закатила глаза:
— Бедная девочка!.. Вот так влюбляешься в мужика, а он придурок!
— С чего б ей влюбляться?
— Тю! Да если бы мне платили сто лёвок каждый раз, когда я влюблялась ни с чего, я б уже жила на центральном бульваре!
Была ли Ольша влюблена? Раньше Брент об этом не думал, — надо сказать, весьма старательно не думал, — но теперь эта мысль показалась неожиданно тёплой. Яркая огневичка, смешная, нежная, какая-то по-хорошему ранимая, она смотрела на Брента, как на рыцаря в сверкающих латах. И быть для неё героем было приятно, чего уж там. Просто быть рядом с ней — тоже.
Странные порядки галантного века твердили, что рыцарю полагается смотреть на прекрасную даму откуда-нибудь издалека, но Брент жил в совсем другом времени. И что-то жадное в груди, разбуженное Зози, ворчало: хорошо бы, чтобы она была влюблена. Тогда её будет легко сделать своей.
— Она приглашала меня на какую-то местную грушевую ерунду, — задумчиво сказало это жадное что-то голосом Брента. — Шестое