В выходные к воспитанникам приезжают немногочисленные родственники. Всегда больно наблюдать за детьми, которых никто никогда не навещает. В их глазах застывшая боль и вечная печаль, а еще темная зависть и злость. В таких случаях нужен психолог, а у нас его теперь нет...
Нужно дать объявление и отправить запрос в центр занятости, может, кто-нибудь согласится прийти к нам.
К одному из воспитанников приходит подвыпившая бабушка. Бабушке чуть больше сорока, но выглядит так, словно ей глубоко за шестьдесят. У нас строгое правило — навещать детей в трезвом состоянии. Между дежурным воспитателем и посетительницей разгорается конфликт, в который я вынуждена вмешаться. Мне не хочется ее впускать, но я знаю, как важны нашим детям редкие частички родного тепла. Строго поговорив с неопрятной с виду женщиной, разрешаю недолгое свидание в присутствии воспитателя, предупреждаю, что в следующий раз не позволю увидеть внука.
— Спасибо... спасибо... — не дослушав слова благодарности, покидаю комнату. Она не поймет, что я переступила не только через правила, но и через свои чувства. Мне неприятно, что горе-родственники приходят к детям в непотребном виде. А те радуются даже этим крохам внимания, надеются, что скоро их заберут домой. Если и заберут, что хорошо будет их там ждать?
Не могу сегодня за всем этим наблюдать. Утерев в кабинете слезы, умываюсь холодной водой и убегаю в кафе, которое находится в двух остановках. Заказываю кофе и низкокалорийный десерт.
Мои сотрудницы каждый день возвращаются в свои семьи, а мне некуда пойти, чтобы переключиться, отвлечься, получить заряд энергии, ощутить любовь и поддержку. Тяжело наблюдать за детскими страданиями. За столько лет я не научилась абстрагироваться.
Передо мной так и не съеденное пирожное, чашка давно остывшего кофе, так я провожу два часа. Звоню Оксане, чтобы узнать, как дела в детском доме. Она сообщает, что все посетители ушли. Неудивительно: кому-то далеко возвращаться, а кто-то просто ходит к нам лишь отметиться. Есть у нас несколько мамаш, которые хотят восстановиться в родительских правах, вернуть детей. Только не всеми движет любовь к детям, есть те, кто не привык работать, надеется на государство и детские пособия.
Сажусь в такси, не успеваем отъехать, в кармане звонит телефон.
— Да, Оксана? — принимаю вызов. Мы ведь только что разговаривали. Что могло случиться за несколько минут?
— Марина Александровна, вас тут мужчина спрашивает, — сердце пропускает удар. Первая мысль — вернулся Ахмед.
— Не сообщил, по какому вопросу? — выдерживаю деловой тон.
— По личному, — понижая голос. Я догадываюсь, что мужчина стоит рядом.
— Пусть подождет, я скоро буду, — закончив звонок, убираю телефон в карман. Снова достаю, открыв в приложении зеркало, быстро оцениваю состояние прически и макияжа. Не мешало бы поправить, но с собой нет ни расчески, ни косметики...
Если «по личному», то это точно Ахмед. Те несколько минут, что я еду в такси, готовлюсь к разговору. Была трусливая мысль сбежать домой, но я ведь понимала, что Арданов не отступится. Да мне и самой хотелось с ним поговорить, разобраться в наших отношениях, если они есть.
Выхожу из машины. На улице холодно, а у меня ладошки потеют. Нервничаю, словно девочка, которая опаздывает на первое свидание. Роняю перчатки на крыльце, поднимаю и прячу их в сумку. Отряхнув обувь, тщательно вытираю подошву о тряпку на входе, технички не обязаны ходить за мной и протирать мокрые следы.
Вхожу в вестибюль, расстегивая пуговицы пальто. Так и застываю. Увидев мужчину, который меня ждет с букетом цветом, не могу скрыть разочарования. Почти никто из моих сотрудников не знаком с Романом, поэтому его запустили! Я очень зла! Одно дело поджидать меня у забора, совсем другое — вторгаться сюда...
Глава 31
Марина
Рома улыбается только губами, глаза недобро сужены. Мне хорошо известен этот взгляд, от него пробирает жутким холодом, сковывает все внутренности. Подозрительно осматривает меня, задерживает взгляд на платье чуть ниже колен, скользит выше, останавливается на губах, словно ищет на них следы чужих поцелуев.
— Ты где была, Марина? — тянет мое имя, будоража забытые страхи. — Насколько я знаю, в выходные дни у тебя не бывает деловых встреч, — не скрывая подозрительности в голосе.
Он обо мне справки наводил? От этой мысли меня передергивает, но внешне я стараюсь оставаться спокойной. Переминаясь с ноги на ногу, чуть отступаю назад. Рефлекторное действие, за которое мне стыдно.
— Ты за мной следишь? — прячу свой страх, хотя от напряжения начинает болеть голова. — Напомни, какие у тебя для этого права? — с вызовом, на который раньше бы не решилась, но сейчас я себе напоминаю, что Рома мне никто, и я не должна его бояться. Тем более агрессию он демонстрирует только за закрытыми дверями и без свидетелей, а тут их слишком много, на мой крик обязательно кто-нибудь прибежит. — Где и с кем проводить свой выходной день, я давно решаю сама, — еще раз напоминаю, что он мне никто.
Злится, я чувствую исходящие от него волны агрессии. Но Рома умеет притворяться, прятать свои истинные чувства. Забывает, что я, как никто другой, знаю все его повадки.
— Я принес тебе цветы, хотел пригласить в ресторан на ужин, — добавляя примирительных нот в голос, но при этом я чувствую его недовольство. Не имеет права ревновать, но ревнует?
— Спасибо за цветы, Рома, — забираю протянутый букет только потому, что не хочу накалять обстановку. — Не нужно больше приходить. Я не вернусь к тебе, это