Она кончает долго и сильно. Дважды. К тому времени, как я довожу ее в третий раз, она трясется всем телом и едва ли может думать.
— Это слишком, — задыхается она. — Я больше не могу…
Она пытается вывернуться, но я, оказывается, весьма хорош в связывании женщин, которых хочу.
Я заменяю язык пальцем, прежде чем ответить.
— Можешь. А теперь замолчи, иначе мне придется удвоить усилия.
Она качает головой.
— Нет. Не надо больше. Хватит, пожалуйста.
Но она не говорит “стоп”. Я уверен, что ей не нужно напоминать о том, как все закончить. А еще я уверен, что она не станет произносить это самое “стоп”. Я даю ей слишком много, но именно такого обращения она и хочет.
И я хочу того же.
На самом деле, я думаю, мы оба хотим большего.
— Прекрати Сопротивляться. Или я, — замявшись, я на секунду замолкаю, не зная, как продолжить. — Или будут последствия.
Понятия не имею, какие последствия, но я полон решимости довести свою угрозу до конца.
— Я буду наказана? — спрашивает она, ее бедра дрожат. Это последнее, что ей удается произнести прежде чем достичь новой разрядки.
Я в восторге от ее реакций, от этой чувствительности и красоты, что, ни разу не притронувшись к себе, тоже оказываюсь на грани. Я бы хотел узнать, выдержит ли она еще один заход, но, боюсь, сам сдержаться не смогу.
Она все еще задыхается и дрожит, когда я наклоняюсь ближе. Я тянусь к ней и расстегиваю импровизированные наручники. Затем отступаю, давая ей свободу.
— Встань и повернись, — приказываю я, хотя, вообще-то, приказы раздавать не привык. Тем не менее, звучу я весьма убедительно и уверенно.
Она повинуется почти сразу. Мне нравится, как подрагивают ее ноги, когда она выполняет мою команду. Она едва может стоять сама, поэтому я разрешаю ей упереться руками в стол. Мне нравится смотреть на нее, наклонившуюся и сильно прогнувшуюся в спине, с кожей, блестящей от пота, и подрагивающими от напряжения мышцами.
Я хочу укусить ее, пометить, как свою собственность.
Почти не обращая внимания на происходящее вокруг, я складываю ремень пополам и, не успев сообразить, что делаю, ударяю по упругим ягодицам. С пошлым щелчком ремень касается бледной кожи, и Яна глухо всхлипывает, дергаясь, тихо хнычет.
Я должен услышать это снова.
Я повторяю движение, и теперь на ее коже остаются два красных следа от ремня. Я легонько провожу пальцами по горящей плоти.
Черт. Это так горячо. Какое-то извращение.
Нужно притормозить.
— Милая? — неуверенно спрашиваю я, внезапно обеспокоенный тем, нравится происходящее только мне.
— Да, все нормально… — говорит она сквозь стиснутые зубы, очевидно, читая мои мысли. — Все хорошо. Продолжай.
Больше мне ничего не нужно. Отпустив себя, я снова замахиваюсь.
Ударив еще пять раз, я понимаю, что уже давно нарушил обещание держать себя в руках. Но Яна, кажется, не намерена возражать. Погладив ярко-алые от следов ремня ягодицы, я, наконец, расстегиваю и приспускаю брюки, чтобы сразу войти в нее на всю длину.
Она такая тугая, теплая и влажная — просто невероятно.
— Как же хорошо, — говорит она с таким блаженным вздохом, что у меня напрочь сбивается дыхание.
— Сочту за комплимент, — отвечаю я, выходя почти до конца. — Но сейчас будет еще лучше.
Она пытается рассмеяться над моими неловкими и чуть сбитыми комментариями, но давится вздохом, когда я резко и сильно двигаю бедрами. Вбиваясь в нее снова и снова, я неумолим. Между нами столько страсти, будто Яна — единственная женщина, которую я могу хотеть. Это плохой знак. После такого не случается ничего — только крепкие, болезненные привязанности.
Я не хочу такого исхода событий и, одновременно с эти, я не собираюсь отпускать Яну. Сорвавшись за грань, я прикрываю глаза, но все равно вижу ее перед собой. Я рассыпаюсь на кусочки и одновременно с этим собираюсь, наконец, в единое целое.
Глава 24
Отдышавшись, Яна сбегает в ванную, чтобы привести себя в порядок.
А я отпинываю валяющийся на полу ремень куда подальше, прежде чем свалиться на кровать лицом в подушки. Что я вообще творю?
Это не похоже на меня. Я предпочитаю другие вещи. Я люблю нежность, долгие прелюдии и доверие между партнерами. Мне не нравится причинять людям боль.
Но ладно, ничего. Никаких лишних вопросов. Это просто хороший секс — мое оправдание тому, что я здесь. Еще немного, и все вернется на круги своя, и внезапно проснувшаяся жестокость исчезнет, как только из моей жизни исчезнет Яна, которую я хотел слишком сильно.
Я нарушил так много правил, что теперь расплачиваюсь сжирающими меня изнутри сожалениями, при этом желая только одного: раздеться и провести ночь в ее объятиях. Но это будет огромнейшей ошибкой с моей стороны.
И какого хрена я пригласил ее на выходные к нам на дачу? Зачем сказал, что помогу договориться с Игорем? Почему я должен так выкладываться ради девушки, которую едва знаю?
Неужели я... влюбился в Яну? Сердце начинает неприятно покалывать, и в горле пересыхает. А что, если она просто решила воспользоваться мной в своих интересах? Так всегда бывает. Я падаю в чувства, а потом…
Нет. Это невозможно.
Я сам предложил поспособствовать ее инициативам только потому что они могут реально помочь нашей компании. И если Игорю что-то не понравится, он всегда сможет вежливо распрощаться с Яной, не начиная сотрудничества.
И вообще, я не влюбился в нее. Я нарушил свои правила, но это ничего не значит. Я все еще четко контролирую ситуацию.
Но эти странные чувства внутри…
Застонав, я переворачиваюсь на спину, потирая грудь. Я слишком молод для сердечного приступа, или нет? Должно быть, это изжога. Или растяжение мышцы. За вечер я потратил много сил. Это точно не эмоции. Я не испытываю к ней ничего особенного.
Мне нужно идти.
Я резко встаю, подбираю ремень и застегиваю брюки, а затем начинаю судорожно искать свои вещи.
— Ты не видела мой телефон? — спрашиваю я, когда она возвращается из ванной.
Она удивленно смотрит на меня.
— Ты уже уходишь?
Я стараюсь не встречаться с ней взглядом, боясь, что в результате могу не вспомнить причины, по которым не стоит оставаться.
— Как только найду свой телефон.
— Вот он, — Яна протягивает руку, и в ее ладони оказывается зажат мой мобильник.
— Спасибо, — клянусь, я уже искал его на комоде, рядом с которым она стоит. — Где же