Я записываю это в ту тысячу других вещей, которые она делает, и которые чертовски смущают меня. Когда она поворачивается, чтобы уйти, то врезается в спину какого-то идиота, разговаривающего по телефону. Она отшатывается и использует свое тело, чтобы защитить камеру. Глупая девчонка.
— Может быть, она все еще поддерживает связь с кем-то из картеля, — Лев продолжает бессвязно болтать, но я больше не слушаю. Мои мышцы напрягаются, температура поднимается, когда парень, в которого она врезалась, поворачивается, чтобы выругаться на нее, но она едва замечает это. Он оказывается прямо у нее перед лицом, и я на дюйм приближаюсь, оставаясь прижатым к стене. Она снова в беде.
— Лев, мне нужно идти. Я позвоню, если что-нибудь будет. У меня появилась новая зацепка, за которой я иду. — Я вешаю трубку, когда он начинает разглагольствовать о том, какими раздражающими были Царь и Поли. Я скучаю по работе со своей командой, но у меня есть новая миссия, которую я пытаюсь выполнить.
Этот идиот тычет пальцем прямо ей в лицо, отчитывая ее. Я притворяюсь, что пишу смс, сливаясь с толпой, но моя рука сжимает нож в кобуре на поясе. Она поднимает обе руки, чтобы сбросить его с себя, и одаривает его широкой улыбкой, прежде чем со смехом закружиться вокруг него. Как только он поворачивается, но прежде чем успевает пойти за ней, моя рука вытягивается, чтобы схватить его сзади за куртку.
Он едва осознает, что происходит, прежде чем я дергаю его в переулок. Он спотыкается и ругается на меня, когда я тащу его прочь от толпы, но никто даже не обращает на нас внимания. К счастью, этих городских жителей насилие больше раздражает, чем беспокоит.
Я бросаю его в коричневую грязную лужу, и он отползает, как только смотрит на меня, его глаза расширяются от ужаса. Выпрямляя спину, я расправляю плечи, чтобы еще больше напугать его своим телосложением. Меня жестоко тренировали еще до того, как у меня появились волосы на лице, и мое широкое телосложение показывает это. Я не совсем сливаюсь с толпой, но научился оставаться незамеченным, пока мне это будет нужно. Это включает в себя некоторые едва уловимые движения тела, но в основном это просто сутулость и мешковатая одежда.
Однако теперь… Я поднимаюсь во весь рост и снимаю кепку, чтобы посмотреть сверху вниз на этот кусок дерьма, точно показывая опасность, которую я несу.
— Что за черт? Ты знаешь, кто я? — Он пытается казаться агрессивным, пытаясь замаскировать свой растущий страх, но он отползает от моего медленного приближения, и останавливается только тогда, когда натыкается на мусорный бак. Он приклеивается к нему, пока нас окружают запахи гнили и мочи.
Решив, что этот урок пройдет быстро, я наклоняю голову и присаживаюсь на корточки прямо перед ним. Жалобный стон вырывается у него, когда я вытаскиваю свой длинный изогнутый нож из ножен на поясе. Его лицо дергается, когда я провожу лезвием по челюсти сквозь короткую бороду.
— Я знаю о тебе все, что мне нужно, свинья. — Я говорю тихо, отчего его плечи вздрагивают, а глаза на секунду закрываются. Обычно я маскирую свой акцент, но сейчас не стараюсь, чтобы он знал, что имеет дело с русским. Американцев, похоже, учат бояться нас, но мое наследие имеет очень мало общего с тем, почему он сейчас в опасности.
— Почему ты сейчас напуган? Ты храбрый, только когда угрожаешь людям меньше тебя? — Я наклоняюсь, когда он отворачивает от меня лицо и дрожит под моим пристальным взглядом. — Ты трус. И ты там, где тебе место. С этим гребаным мусором, — я шепчу ему правду, заставляя его съежиться еще больше.
— Пожалуйста, не делай мне больно! — кричит он, когда запах мочи становится еще более сильным, пятно от лужи становится больше, сливаясь с новой влагой, растекающейся по его ногам. Я цокаю языком и постукиваю своим длинным ножом по его плечу.
— Мне следовало бы выпотрошить тебя за то, что ты так разговариваешь с moim tsvetkom. — Я медленно встаю, и он снова отодвигается назад. — Тебе повезло, что ей это не понравилось бы. — Я поднимаю ботинок и бью им его по лицу, отчего он обмякает и сползает в собственную лужу.
Я рад, что он очнется в луже. Если он был готов схватить случайную женщину на улице за то, что она его немного задела, то он поступил хуже. Я знаю таких мужчин, как он, и если проведу еще хоть минуту в этом забытом богом городе, я начну убивать их. Одного за другим.
Она не общается со множеством людей, потому что они ей нравятся только на расстоянии, но когда это происходит, обычно для того, чтобы поспорить. Ее выразительное лицо каждый раз выдает ее раздражение. Она неправильно относится к людям, но я ни разу не видел, чтобы она делала это намеренно. Большинство людей вокруг нее так спешат куда-то попасть, но она довольна тем, что проводит свои дни, живя в своем собственном мире.
Теперь мне пришлось быть в этом мире с ней несколько месяцев. Я ненавижу города, но постепенно начал ценить их, видя ее глазами. Но я все еще умираю от желания уехать.
Возможно, она и не одобрила бы, если бы я убил этого случайного человека, но никому не сойдут с рук подобные разговоры с ней. Не знаю почему, но это мое новое правило. Наряду с моим списком вопросов к ней, я установил для себя строгие правила относительно нее.
Правило номер один, и самое важное: не прикасайся к ней. Я пока не доверяю себе. Остальные правила дошли до меня постепенно.
Когда я узнал ее поближе, то понял, какое всеобъемлющее скрытое чувство сострадания ей присуще. Его не должно быть в женщине, которая прожила ту жизнь, которая была у нее. Она должна быть озлобленной. Как только я понял, что она каким-то образом способна сопереживать всем, я попытался действовать так, чтобы она одобрила. Хотя это утомительно.
Я даже не осознавал, что следую этому правилу, пока некоторое время назад этот безрассудный парень, Деррик, не последовал за ней домой. Он собирался причинить ей боль, но не знал, что за ней уже стояла угроза. Мой клинок прижался к его шее, но