Николай
Когда моя группа проходила обучение в Агентстве, бывали случаи, когда мы действовали вопреки нашим приказам. Не имело значения, насколько мы были молоды; если мы возражали, нас наказывали. У каждого человека все было по-разному, в зависимости от наших сильных сторон и того, как мы себя вели.
Те несколько раз, когда я не слушался в детстве, они изо всех сил пытались заставить меня выучить свои "ошибки". Они поняли, что боль только научила меня принимать ее как можно больше. И по мере того, как мое тело росло, оставалось все меньше людей, которые могли меня сдерживать. Они попробовали несколько разных вещей, и, честно говоря, я был так же разочарован, как и они. Мне было немного садистски любопытно, что меня сломает. Я с юных лет мечтал о достойном противнике.
Ничего не помогало, пока они не обратились к одиночеству. Я остался без света, без звука, без всего. Только четыре цементные стены и мой собственный разум. Иногда мне казалось, что внутри меня ничего нет. Я был просто телом, ожидающим следующего приема пищи. Но в другие моменты я едва мог дышать, так много всего окружало меня. Я верил, что это могло никогда не прекратится, но знал, что это возможно, если я просто подчинюсь. Они сломали меня, поняв, что никто другой не сможет этого сделать, кроме меня.
Временами мне было трудно справляться со своими воспоминаниями, но это мотивировало меня. Я сделал одиночество своим союзником. Я знал, что смогу стать достаточно сильным, чтобы ничто не смогло победить меня.
Этот момент разрушает эту дерзкую веру. Я лежу здесь, измученный, страдающий, на грани того, чтобы мой разум раскалолся, моя душа совершенно разбита. Это напряженный, ошеломляющий момент ясности и извержения, который не пройдет. Я действительно чувствовал, что у меня перехватило дыхание, когда увидел ее, но понятия не имею, что это только что вызвало у меня.
Мои мышцы болят невероятно по-новому, когда я стою, в голове прокручиваются все мои идеи, которые помогут ей почувствовать себя хорошо перед тем, как я отправлюсь на охоту. Я врываюсь на кухню за водой, зная, что у нее, должно быть, болит горло. Я никогда не понимал смысла музыки, пока не потанцевал с ней, но эта песня меркла по сравнению со звуками, которые она издает.
Ее руки дрожат, когда она поворачивается и опирается на локти. Ее мягкое, отзывчивое тело, бесстыдно раскинувшееся передо мной, отвлекает меня от моей миссии, но ее тихое, прерывистое дыхание возвращает меня обратно. Я молча отдаю ей стакан и направляюсь в ванную за чистыми принадлежностями.
Включив воду, пока она не станет горячей, я смачиваю тряпку, и нахожу ее лосьон под раковиной. Когда я захожу в спальню, она допивает воду и откидывает голову назад, лунный свет отражается от ее потной кожи. Самый сильный цветок, который когда-либо был. Моя победительница.
Мои глаза скользят по линиям ее изящной шеи, когда я сажусь напротив нее. Если бы кто-нибудь сказал мне, что она создана для того, чтобы держать меня в узде, я бы им поверил. С ухмылкой я слизываю ее вкус со своих губ, когда она медленно обращает на меня свое внимание. Я хочу заботиться о ней, но не уверен, что у меня это хорошо получится. Я эффективен во многих вещах, но меня никогда ничто не волновало. Она намного лучше разбирается в подобных вещах. Я могу сохранить ей жизнь, но она заслуживает гораздо большего.
— Раздвинь для меня ноги. — Я провожу костяшками пальцев по ее бедру, и ее щеки краснеют, а губы кривятся в смущенной ухмылке, но она слушает. Я провожу теплой тканью по ее бедрам, чтобы стереть возбуждение с ее складок, но когда немного моей спермы вытекает из нее, я роняю ткань.
Я не думал, что это то, чего я хотел, но мысль о том, что у нее есть часть меня, была чем-то, чего я страстно желал.
Я провожу пальцами по ее складкам, и ее ноги дергаются подо мной в ответ, а голова откидывается назад. Я знаю, что ей, должно быть, больно, но ей нужно было принять меня всего. Я осторожно толкаю свою сперму обратно в нее, и мягкий, перекатывающийся поток ползет вверх по ее телу. Она примет то, что я ей дам, и ей это понравится. Теперь я это знаю.
Она молчит, но издает тихие вздохи, когда я заканчиваю ее мыть. Я посмеиваюсь над собой, когда начинаю чувствовать себя нежным, как тот медведь гризли, на которого наткнулся в прошлом году. Я думал, он разорвет меня на части, но он просто хотел попробовать фрукты, которые я собрал, и подтолкнул мой локоть, чтобы я почесал его голову. Это была одна из самых странных и удивительных вещей, которые когда-либо случались со мной.
Я толкаю ее лечь на живот, ее тело остается податливым и расслабленным, пока я это делаю. Я боялся, что она пожалеет об этом, но она, кажется, спокойна и довольна. Я надеюсь.
Она с тихим стоном растягивается на животе и поворачивает ко мне голову. Я опираюсь на локоть рядом с ней и намазываю немного кокосового крема на изгиб ее попки. Когда она испускает долгий, тяжелый вздох, я воспринимаю это как сигнал помассировать ее. Добавляя еще крема, я вдавливаю пальцы в ее спину, выталкивая остатки напряжения из ее мышц. Мое новообретенное эго кажется опасной штукой, но я ничего не могу с собой поделать и позволяю себе поверить, что немного вытравил из ее тела ее отношение ко мне. По крайней мере, на несколько часов.
Когда фоновый шум леса вокруг нас успокаивает ее, я пытаюсь заботиться о ней, чувствуя, что теперь могу читать ее беззвучный язык намного лучше. Я медленно втираю крем в ее мышцы и плечи, пока не добираюсь до раны, которую сделал зубами на ее шее. Та же тяжесть внутри меня давит на мгновение, пока она не издает тихий стон, когда я провожу большим пальцем по отметине. Она хотела меня всего.
— Я никогда не пойму тебя, — тихо бормочет она, закрывая глаза и теснее прижимаясь ко мне.
— Тебе всегда нравились головоломки.
Я продолжаю втирать крем ей в спину, пока ее мышцы тают под моими прикосновениями, гипнотизируя меня. После того, как я чувствую удовлетворение от того, что заставил ее расслабиться, я натягиваю на нас одеяла. Я мог бы разжечь огонь, но хочу согреть ее сам. Мне все равно редко бывает так