От мыслей его оторвал внезапный свист, идущий снаружи, с обочины. Рим посмотрел в окно.
Каменные дома, выложенные из явно разных по размеру фрагментов, поражали воображение виртуозностью. Ни щелей, ни выступов — только ровные стены и нависающие балконы. В них были вмонтированы трубы, и сейчас из одной с рёвом бил пар. Тощий ацтек в лохмотьях торопливо семенил к месту прорыва, на ходу встряхивая кусок ткани. Лишь дети, похоже, явно веселились, швыряя в пар струйки песка.
— С техникой безопасности тут не очень, — заметил Гек.
— Правила писаны кровью, — сказал Скрип. — Так, первая повозка остановилась.
Сразу за его словами Рима качнуло вперёд — остановились и они. Гек тут же выскочил наружу, за ним вышли остальные. Рим вылез последним и внезапно понял, до чего ему внутри было душно, несмотря на то, что окна, ясное дело, были без стёкол.
Они оказались перед приземистым зданием — иначе и не скажешь. Оно напоминало подстреленную птицу, пытавшуюся хотя бы умереть в одиночестве. От середины с единственным широким входом и коричневыми воротами расходились, как два крыла, две секции, крыша которых доходила до грязной земли. Дом был открыт всем ветрам, и пески его не пощадили, засыпав на треть. Ставня печально трещала, и вдоль неё стекала вода. То ли местные акведуки барахлят, то ли сюда тоже встроили паровые трубы, в которых скапливался конденсат.
— Это и есть ваш музей? — спросил Чук оторопело.
— Да, это музей Винта, — подтвердила подошедшая к ним Ёлка, за которой шла Анжела, встряхивая на ходу волосы и безуспешно пытаясь вычесать из них песок. Дальше виднелся Цинк, который на ходу раскуривал угольком откуда-то взявшуюся трубку.
От такого зрелища Рим потерял дар речи. Такого он за Цинком и не помнил. Чтобы не раскашляться, Рим чуть перешёл за спину министру. «Цинк, твою же мать — подумал он со злостью. — Знает же, что я болезненно переношу эту вонь!»
— Ваш музей давно о ремонте плачет, — почесал голову Чук.
— Марина не подпускает никого, — пожал плечами министр. — Всё делает сама, что может. Но сил у неё уже немного.
— Эээ, — протянул Бык с подозрением, похоже, припоминая знакомые ацтекские имена. — Какая ещё Марина?
Скрип коснулся ладонью виска, прикрыл глаза. Рим оценил. Молодец парень, при первой любопытной информации с базами сверяется.
— Малинели Тенепатль, или Малинче, — несколько монотонно заговорил синеглазка. — Из знатного рода науа. Наложница Кортеса, а также его переводчик. Родилась в 1500-м году, подарена Кортесу в двадцать лет. Родила ему ребёнка, и…
Министр деликатно кашлянул:
— Я впечатлён вашими знаниями, о великие боги, — сказал он — как показалось Риму, вполне искренне. — Без сомнения, вам виднее, что было в те времена. Пусть даже сама Марина и осталась последней, кто их лицезрел. И она же записала их в свитках, которые, увы, не сохранились.
— У меня сразу вопрос, — сказал Рим, чьи мысли крутились между странным поведением Цинка и непосредственно Кортесом. — Мариной её назвали испанцы, при крещении. Почему вы её так называете?
— Она сама себя так называет, — смутился Ксехуитл. — Поговорите с ней сами, если такова ваша воля.
— Наша, — подтвердил Рим.
Сквозь поднявшиеся столбы песка к ним вышел какой-то прислужник, ведя под уздцы кобылу. Завидев богов, он нервно сглотнул и повернулся к Ёлке.
— Куда Фифу пристроить? — спросил, низко кланяясь, слуга. — Она совсем нервная стала, госпожа.
У Быка отвисла челюсть…
Скрип, казалось, завис и ушёл в перезагрузку…
Чук и Гек нервно зашушукались…
— Как ты её назвал? — побагровел Бык, сжимая кулаки.
— Всё нормально, — спохватилась Анжела, шагая к кобыле. — Я сама её успокою. Веди мою девочку прогуляться, а потом — к воде, — приказала она.
— Фифу? — начал догадываться Рим.
— Да, — повернулась к нему девушка, нежно погладив кобылу по морде. — Фифа моя теперь. Пока это возможно. Не стой, веди, — поторопила она слугу.
И они с прислужником скрылись за левым крылом музея.
— Она назвала лошадь Фифой? — выпучил глаза Бык.
Ответить ему было некому. Рим ощутил, как рядом оказался Цинк, медленно вытряхивающий трубку. Дым мерзко защипал ноздри, но Рим сдержался.
Так, ясно. Команда рассыпается на глазах. Пока у одного-двух выползли личные тараканы. Скоро треснут все. Нужно срочно что-то делать. И как можно скорее. Но сперва — то, зачем приехали.
— Проводите нас, министр, — сказал Рим твёрдо, настраиваясь на выяснение фактов. Сравнивать известную им историю и получившиеся отклонения будут после.
Ксехуитл лишь склонил голову и повёл гостей к входу в музей пока что непонятного Винта. К счастью для нервов Разумовского, он не принялся снова тянуть себя за бородку. Андрей решил, что если министр снова так сделает — он, Рим, попросту дёрнет за бороду лично. Пусть даже затем и придётся признать, что следующим, кто слетел с катушек, стал он сам.
Внутри музей оказался неожиданно чистым. Из него, похоже, регулярно выметали песок, и деревянные полы оказались даже натёрты каким-то маслом — до того они блестели.
— Марина! — взволнованно бросилась Ёлка к низкорослой старушке, закутанной в тёмную ткань. — Марина, как вы⁈
— Кто пришёл ко мне? — скрипучим голосом заговорила женщина, и от её интонации непроизвольно бежали мурашки по коже.
— Это я, Иолоксочитл! — Ёлка едва ли не силой усадила смотрительницу в плетёное кресло. — Марина, твои глаза уже совсем не видят? У нас благородные гости! Сами боги спустились, чтобы навестить тебя!
— Гости? — коротко бросила Малинче и застыла — закрытая тканью фигура, кривая, высохшая, словно победившая само время. — Благородные?
— Да, да. — Ёлка захлопотала вокруг смотрительницы, спешно ища на полках известные ей флаконы с лекарствами.
Из-под ткани на Рима глянули два глаза, и его бросило в холодный пот. Необычайные это были глаза — молодые и светящиеся энергией, в окружении сморщенных нависших век. Они явно не видели прибывших людей, но казалось — видели нечто большее.
— Были у нас уже благородные гости, — медленно проговорила Марина. — Приплыли на кораблях. Тоже вели себя как боги. И тоже хотели одарить нас… милостью.
Риму понадобилось всё самообладание, чтобы выдержать этот взгляд. Казалось, при услышанной аналогии в нём что-то рухнуло.
— Командир, — тихо шепнул Скрип, потянув Рима за рукав. — Посмотри…
Радуясь поводу отвернуться, Рим посмотрел, что ему хотел показать «синеглазка».
В окружении экспонатов вроде мечей и кувшинов, в самом центре музея, на