«Папа сел, будто оглушенный, – писала Фрин. – Его поблекшие, но по-прежнему прекрасные голубые глаза были полны ужаса, красивый арабский профиль склонился на грудь, серебристые волосы выделялись на голове словно нимб».
– Мое дорогое дитя, – сказал он. Должно быть, у тебя был очень неудачный опыт, раз тебе пришло в голову нечто подобное? Я никогда в жизни о таком не слышал.
Однако он согласился больше не приглашать маленьких девочек на чай.
Фрин вспоминала, с какой страстной сентиментальностью к ней обращался отец. «Твоя любовь сделала мой короткий визит очень счастливым, – писал он ей вскоре после ее свадьбы с Тотти. – Быть так близко к тебе, обнимать, говорить с тобой так серьезно и в то же время с такой любовью! Неудивительно, что я считаю эту близость между отцом и дочерью величайшим удовольствием в мире». Он благодарил Фрин за то, что она старалась «дать мне счастье, которое должно было прийти из другого источника». Фрин говорила, что Юстас был человеком, «очень нуждавшимся в демонстративной привязанности».
В 1950-х годах она призналась двоюродному брату, что сексуальная жизнь отца «была, пожалуй, самой неуравновешенной из всех, о ком я когда-либо слышала». За его поверхностным благочестием, как и у Реджа Кристи, скрывались порочные порывы.
Фрин лишь смутно понимала, что происходит в ее семейном доме, ощущая боль и ярость матери, позор отца. Для нее, как и для других людей, очарованных Кристи, изучение убийств на Риллингтон-плейс могло быть способом вернуться в дом, где случилось что-то плохое и странное, только на этот раз в качестве внимательного детектива, а не растерянного ребенка.
Глава 8
Из девочки в символ
В своих последних записях для Гарри Проктера Кристи был более откровенен в том, что касается способов убийства1. Он рассказал, что травил своих жертв газом, когда они сидели в веревочном шезлонге на кухне, за которым Кристи разместил резиновую трубку, подсоединенную к газовой трубе на стене. Он снимал с трубки зажим «бульдог», выпуская газ, и садился возле слегка приоткрытого кухонного окна, а газ в это время поднимался наверх. Только когда женщина начинала терять сознание, он нападал на нее и убивал. В своих рассказах он старался подчеркнуть, как милосердно расправлялся со своими жертвами. «Вне всякого сомнения, вы увидите, что во всех случаях я старался не причинить им вреда. Вначале они вводились в полубессознательное состояние, что каждый раз исключало возможность причинить им вред или вообще вызвать боль».
После этого, по его словам, он забывал о них. «Когда они оказывались в нише, я, похоже, выбрасывал их из головы и начинал планировать новое дело. Возможно, я смотрел на каждое из них как на очередную выполненную работу».
Кристи заявил, что помнит, как в январе дал Кэй Малони виски и бренди, пытаясь ее усмирить, и от этого она «возможно, вскочила на ноги и схватила сковороду, чтобы защититься от меня». Это была новая версия его предыдущих показаний, где он заявлял, что именно она спровоцировала насилие. Теперь он говорил, что Рита Нельсон могла и не нападать на него. По его словам, он занялся с ней сексом, затем дал ей выпить в шезлонге, включил газ и, увидев, что ее глаза стали «немного странными», быстро затянул веревку на ее шее. Он предположил, что не пытался выгнать Ину Макленнан из своей квартиры в марте, как заявлял до этого, а скорее, не давал ей уйти. Он предположил, что после удушения грубо затолкал ее тело в шкаф, не завернув его, как остальных, потому что боялся, что в любую минуту в дом может прийти Алекс Бейкер.
Кристи описал и орудие убийства: «Веревка, о которой я говорил, была длиной около полуметра с двойным узлом на каждом конце. Эти узлы помогали крепче ухватиться за веревку и гораздо лучше затягивать ее. Я держал ее спрятанной в ящике для инструментов. Знаете, я мог спустя годы наткнуться на эту веревку, и ее вид снова вывел меня из равновесия. Когда кто-нибудь из этих девушек приходил в квартиру, я первым делом прятал веревку в карман. Тогда она оказывалась как нельзя кстати в нужный момент».
Кроме того, Кристи гораздо подробнее рассказал о смерти Берил Эванс. По его словам, он увидел, как Берил пытается отравить себя газом в своей комнате в понедельник, 7 ноября 1949 года. Он привел ее в чувство, налил стакан воды и чашку чая, а затем пообещал вернуться на следующий день, чтобы помочь ей сделать все как следует.
В «роковой день», по словам Кристи, Берил подтвердила, что «хочет пройти через это, и сказала, что сделает все, о чем я попрошу, если только я помогу ей. Думаю, она знала, что мне хочется заняться с ней любовью, и, опустившись на пуховое одеяло перед камином, сказала, что если я хочу, то могу лечь рядом, но я должен пообещать, что помогу ей после этого».
Он вспоминал, что после секса с ней «взял газовую трубку, поднес к ней и заговорил, а она сказала, чтобы я продолжал выпускать газ. Затем она начала терять сознание и биться в конвульсиях, и в этот момент я задушил ее. Я полагаю, что именно тогда у меня снова был половой акт». По словам Кристи, он сказал Тиму Эвансу, что его жена покончила с собой, и предупредил, что Тима будут подозревать в убийстве, поэтому тот согласился воспользоваться своим фургоном, чтобы избавиться от тела. Кристи утверждал, что не имеет ни малейшего представления о том, что случилось с Джеральдиной.
Кристи, казалось, подогнал свои воспоминания о последних жертвах к выводам криминалистов о том, как эти женщины были убиты. Он вел себя странным образом покладисто, одновременно равнодушно и услужливо, как будто все эти факты были лишь малозначительными предположениями.
И все же в некоторых вопросах он проявлял упрямство. Он в негодовании отверг показания, с которыми в магистратском суде выступила Морин Риггс, подруга убитой Кэй Малони. По его словам, он никогда в жизни не видел Риггс и уж точно не встречал ее в пабах. Он настаивал на том, что мало пьет.
«Я крайне редко притрагиваюсь к этой дряни», – писал он. Признавал, правда, что принял немного «портвейна и прочего» на Рождество 1951 года, когда они с Этель навещали Рози Свон и ее семью в доме девять на Риллингтон-плейс, а еще