Фрин и Джоанна заняли свои места на скамьях для горожан в первом зале, зарезервированные примерно для сорока особых гостей.
– Фрин! – донеслось со стороны тонкого силуэта, который возвышался над ней против света.
– Кто вы? – спросила она, не в силах разобрать черты говорящего.
– Боб, – ответил он.
На край скамьи Фрин сел Роберт Шервуд – ее старый друг, усатый американец под два метра ростом. Он получил «Оскар» за сценарий к фильму «Лучшие годы нашей жизни» и Пулитцеровскую премию за биографию Франклина Д. Рузвельта – он писал речи для президента во время войны.
На этих же скамьях сидели Теренс Реттиген, знаменитый британский драматург, и Маргарет Лейтон, снявшаяся как в фильме Реттигена «Привлекательный мальчик», так и в фильме Хичкока «Под знаком Козерога»4. Дерек Кертис-Беннетт, барристер Кристи, организовал места для двух начальников Гарри Проктера из «Пикториал» – Реджа Пэйна (помощника редактора) и Фреда Редмана (редактора новостей). Места получили также два автора криминальных романов: Кристианна Брэнд, чья последняя детективная история разворачивалась в смертоносном прошлогоднем смоге Лондона, и Энтони Беркли Кокс, чей роман «Злой умысел» (Malice Aforethought), написанный под псевдонимом Фрэнсис Айлз, прославился тем, что личность убийцы раскрывалась там в самом начале.
Мужчина, сидевший рядом с Коксом, шепнул ему, что был на всех судебных процессах по убийствам в Олд-Бейли, начиная с дела доктора Криппена, повешенного в 1910 году за убийство своей жены, и считает, что грядущий процесс вряд ли будет самым интересным5.
– Тут ничего впечатляющего, понимаете? – сказал он. – Дело не в том, чтобы выяснить, правда ли он это сделал или нет, ведь он признался. Суд просто будет проверять его на вменяемость.
Однако Коксу не терпелось лично увидеть и услышать Кристи – этот сюжет, как и в романе «Злой умысел», был своего рода перевернутой с ног на голову историей убийства, где убийца был известен, но его мотив и способ оставались загадкой. Никто также не мог с уверенностью сказать, убивал ли Кристи Джеральдину Эванс, – за это преступление уже повесили другого человека.
Для Гарри главный интерес этого судебного процесса заключался в том, какой свет он сможет пролить на дело Эванса. Гарри нужно было сравнить показания в суде с теми заметками, которые Кристи тайно писал для него. Он надеялся, что Кристи все же признается в том, что убил и девочку, и Берил, или, по крайней мере, расскажет больше о том, что произошло в ноябре 1949 года. Гарри также надеялся, что заявление защиты о невменяемости подсудимого окажется успешным. В предыдущий четверг присяжные в Олд-Бейли вынесли вердикт «виновен, но невменяем» самозваному душителю Джону Хаскейну, после того как главный врач тюрьмы Брикстон, доктор Мэтисон, дал показания, что у подсудимого мог быть эпилептический припадок, когда он убил Грейс Баррингтон6. Мистер Джастис Финнемор, который должен был председательствовать на суде и над Кристи, распорядился поместить Хаскейна в больницу для душевнобольных Бродмур.
Гарри в синем костюме и красном галстуке-бабочкет – вместе с Норманом Рэем из газеты «Новости мира», Дунканом Уэббом из «Пипл» и еще почти сорока криминальными репортерами – втиснулся на места для прессы рядом со скамьей подсудимых. На уровне глаз зал представлял собой крепкую конструкцию из темного дерева: дубовая отделка, дубовые ложи и трибуны, дубовые скамьи, примыкающие к дубовым столам. В глубине зала Кертис-Беннетт и другие адвокаты уже раскладывали свои записи за длинным столом, заваленным бумагами. По левую руку от Гарри располагались приподнятые ложи для присяжных и свидетелей, а справа, за скамьей подсудимых, – скамьи для горожан, на одной из которых сидела Фрин. Судейская скамья находилась прямо перед Гарри. В общей сложности в зале толпилось около двухсот человек.
Из высоких окон и стеклянного потолка в куполе на этот темный плотный лабиринт падал поток света, зал напоминал искусную деревянную шкатулку с приоткрытой крышкой. «Белые изгибы поднимались вверх, чтобы встретиться с белой стеклянной крышей»7, – писала Фрин в своем романе «Прижмись и подгляди»; свет «лился на каждого, словно вода». Джоан Элтон и еще тридцать пять человек, отстоявших в очереди, разместились на галерее рядом с крышей, наблюдая за происходящим внизу.
В 11:00 один из швейцаров трижды стукнул деревянным молоточком, все встали, и через боковую дверь в зал вошли шерифы Лондона, а за ними – судья Финнемор в белом парике из конского волоса и мантии с горностаевой оторочкой8. Он сел за судейскую скамью на кожаный стул, стоящий напротив скамьи подсудимых, и положил на кафедру перед собой пару перчаток и кусок черной ткани. Дональд Финнемор был трезвенником, баптистским проповедником и учителем в воскресной школе, ему было шестьдесят четыре года. Его отличительными чертами были подведенные глаза, поджатые губы и торжественная манера поведения.
– Вызывается Джон Реджинальд Халлидей Кристи, – проговорил судебный секретарь.
Кристи провели прямо на скамью подсудимых с лестницы, расположенной внизу. Он стоял в окружении сотрудников тюрьмы Брикстон, пока секретарь судьи опрашивал его, признает ли он себя виновным в убийстве своей жены.
– Я не виновен, – прошептал Кристи.
Судья попросил его повторить заявление.
– Я не виновен, – повторил он, слегка повысив голос.
На Кристи был синий костюм в полоску, который купил ему Гарри. Под пиджаком виднелась бледно-голубая рубашка и синий галстук. В зале вокруг него набилось много шепчущихся и ропщущих людей, а он молча стоял в пределах своего восьмиугольного ограждения шириной 4,8 метра и глубиной 4,3 метра на возвышении. Он продолжал бесстрастно стоять, пока девять мужчин и три женщины заполняли скамью присяжных и давали клятву.
Со скамеек для горожан, в паре метров от скамьи подсудимых, Энтони Беркли Кокс поначалу увидел только лысый затылок Кристи «и пару ушей, одно чуть выше другого; а когда он медленно повернул голову (все его движения были медленными), мелькнул остроконечный нос и лоб, изборожденный морщинами». С мест для прессы Дункан Уэбб видел «холодные непоколебимые глаза» Кристи, настороженные, как у