Он мог это сделать… пожалуйста… он мог это сделать…
Я пыталась соблазнить его. Мои бедра двигались в совершенно новом ритме, а трусики все еще были влажными от того, что я кончила под его пальцами.
Мне не нужно было просить его трахнуть меня. Это было намного громче слов.
— Ты прелестная маленькая сирена, — сказал он мне. — Такая соблазнительная. Было бы так просто трахнуть твою узкую маленькую девственную дырочку прямо сейчас.
Я уговаривала его еще немного, толкаясь, извиваясь.
— Ты соблазняла их так? — спросил он. — Заставляли они хотеть тебя этого так сильно?
Он отпустил мое горло, чтобы я могла говорить.
— Нет. Они, черт возьми, этого не делали.
— Я собираюсь заставить тебя рассказать мне все об этом, — проговорил Люциан, и какая-то часть меня хотела, чтобы он это сделал. Эта маленькая отчаявшаяся девочка во мне хотела, наконец, сказать правду и чтобы в нее поверили. Но нет. НЕТ.
— Ты не заставишь меня рассказать тебе. Я унесу свои секреты с собой в могилу, а не отдам куску дерьма Морелли.
— Кто это сделал с тобой, Илэйн? — спросил он, и от одного этого вопроса у меня болезненно сжалось сердце. — Кто были те грязные люди, которые превратили тебя в свою непослушную маленькую девочку?
— Ты не поверишь, если я скажу, — прошипела я ему. — Пошел ты, Люциан. Просто трахни меня или убей, или и то, и другое. Мне надоело простить об этом.
Я чувствовала, как его твердый член прижимается ко мне. Он был прав, было бы так просто трахнуть мою узкую маленькую девственную дырочку.
Жаль только, что Люциан Морелли не выбирает легких путей.
— Это будет больно, — сказал он мне и отодвинулся достаточно, чтобы поднять руку.
Мои ноги все еще были широко раздвинуты, когда Люциан с силой опустил ладонь на мою киску.
Это было больно. Было так больно, что я сжала бедра так сильно, как только могла, и перевернулась на бок, но улыбалась. Каким-то образом я улыбалась.
— Ты маленькая чокнутая сучка, — проговорил он, констатируя очевидное. — Серьезно, Илэйн, у тебя не все в порядке с головой.
Я перевела дыхание, чтобы заговорить, но киска все еще болела.
— Ага, что ж, тогда нас таких двое, не так ли?
Это было правдой. Мы были двумя кончеными кусками дерьма, которые не понимали, что, черт возьми, мы делаем и зачем.
Я понятия не имела ни о монстре надо мной, ни о том, кем, черт возьми, он был на самом деле. И понятия не имела, кто я такая, не со всеми моими разбитыми осколками, сваленными вместе, и не хотела знать.
Я не хотела знать ничего.
— Я должен просто прикончить тебя прямо сейчас, — сказал он, но его голос звучал как-то по-другому.
Да, он должен. Люциан действительно должен, черт возьми.
Я уже несколько месяцев чувствовала, что хочу сделать последний вдох, прокручивая в голове эти мысли снова и снова. Люциан Морелли должен сделать это. Он, черт возьми, должен это сделать.
И тогда он снова прижался ко мне, обдавая горячим дыханием мое лицо.
— Я любил отрывать крылья у бабочек, когда был мальчишкой, — сказал он. — Я с удовольствием оторву твои.
— Я не бабочка, — ответила я ему. — Я гусеница в коконе, которая никогда не была свободной и прогнила внутри.
— Я прогнил внутри, — прошептал он, затем провел языком по моей щеке, облизывая.
Я почувствовала, как он пошевелился, и поняла, что сейчас произойдет. Люциан собирался это сделать, располагась между моих ног. Черт возьми, мой клитор все еще болел от шлепка.
Люциан заскользил пальцами по моим трусикам, оттягивая их в сторону. Я услышала, как он расстегивает брюки, потом еще немного повозился, чтобы стянуть их.
Обнаженные бедра Люциана Морелли прижались к моим. Его член был горячим и твердым. Он собирался сделать это… Люциан Морелли собирался лишить меня девственности…
— Да… — удалось выдохнуть мне. — Сделай это… будь тем мужчиной, который по-настоящему сделает меня своей…
— Ты моя, Илэйн Константин, — прорычал он. — Поверь мне, я буду тем мужчиной, который по-настоящему сделает тебя своей. Я завладею каждой частичкой твоей души.
Я собиралась с духом. Затаила дыхание. Мое тело было готово. Готово. Готово.
Да…
Но нет.
В этот момент из соседней комнаты раздался звонок его сотового.
Он замер, напрягся и уставился на меня так, словно я была куском мяса, который тот собирался разделать.
Это явно был кто-то важный, раз он позвонил Люциану Морелли в полночь на его личный сотовый.
Похоже, он пришел к такому же выводу.
— Тебе лучше, блядь, не двигаться ради меня, — сказал он и поднялся на ноги.
Он подтянул штаны и направился прочь. Я тяжело дышала, когда смотрела ему вслед.
Как и следовало ожидать, я не осталась на месте. Поднялась на ноги и медленно приблизилась к дверному проему, выходя в коридор. Я слышала, как он расхаживает в соседней комнате, выкрикивая свою часть разговора.
Какого хрена? Сейчас? Это может подождать до утра. Я серьезно, Альто. Это может подождать до утра…
Входная дверь была прямо передо мной. Наверное, это был основной человеческий инстинкт, который требовал, чтобы я бросилась к ней. И я почти сделала это. Чуть не открыла дверь и не убежала.
Услышала, как Люциан выругался, направляясь обратно по коридору. Он выглядел расстроенным, взбешенным чем-то, что не было из-за семьи Константин. Вау. Это было странное явление.
— Мне нужно идти, — сказал он мне. — Идиоты и глупцы.
У меня перехватило дыхание, когда до меня по-настоящему дошла потенциальная реальность.
Может быть, он действительно прикончит меня перед уходом. Может быть, мои последние вздохи будут не более чем переломом шеи посреди Кингтон Пик.
Как обычно, Люциан Морелли удивил меня.
Он пошел наверх, даже не оглянувшись. Я все еще топталась у подножия лестницы, когда тот бросил на меня сердитый взгляд.
— Один из самых главных принципов работы слуги это следовать за гребаным хозяином, — рявкнул Люциан, и на этот раз его ярость была направлена не на меня.
Я не стала на него ворчать, не в этот раз, просто покорно последовала за ним наверх, едва заметно нахмурившись.
Спорить не было смысла.
Он держал открытой дверь в дальнем конце лестничной площадки. Внутри была комната с кроватью, прикроватным столиком и больше практически ничего не было.
Переступив порог, я уже знала, что на двери замок. Я уже знала, что это будет моя тюрьма, пока он не появится снова и не смерит меня своим злобным взглядом еще раз.