Все это время Эйнштейн и Гильберт переписывались – каждый пытался вырваться вперед. После второй лекции Эйнштейн получил письмо, где Гильберт сообщал, что в следующий четверг готов во всех деталях представить свой вариант теории в Гёттингене и приглашает Эйнштейна на доклад. Эйнштейн начал нервничать и, разумеется, ответил, что приехать не может, но с тревогой попросил у Гильберта черновой вариант статьи. Одновременно Эйнштейн решил еще раз проверить новую систему уравнений, хотя и понимал, что это еще не окончательный ее вариант. Он в который раз повторил совместные с Бессо расчеты для орбиты Меркурия и, к своему величайшему удовлетворению, обнаружил, что получил абсолютно правильный ответ: 43 угловые секунды.
“Несколько дней я был вне себя от радости и волнения” [191], – рассказывал Эйнштейн. Позднее его друг Абрахам Пайс заметил: “Думаю, это, безусловно, было самое сильное эмоциональное потрясение в его научной жизни, а возможно, даже и во всей жизни вообще” [192].
Эйнштейн представил свои результаты на собрании академии 18 ноября. В тот же день он получил от Гильберта рукопись его статьи и обнаружил удивительное сходство со своей работой. Двумя днями позже Гильберт отправил статью, названную несколько патетически – “Основы физики”, в научный журнал.
Эйнштейн, вымотанный, страдающий от болей в желудке, должен был успеть получить в окончательном виде уравнения гравитационного поля, чтобы представить их 25 ноября на последней лекции в Королевской библиотеке. Уравнения были ковариантны – именно этого он всегда добивался. Он построил свою общую теорию относительности. В одном из простейших вариантов – многое здесь скрыто в обозначениях – она сводится к красивой короткой формуле: Gμν = 8πTμν.
Гильберт наконец тоже опубликовал свою статью в декабре [193], но до этого изменил в ней уравнения так, что они совпали с уравнениями, представленными на лекции Эйнштейном. Гильберт никогда не утверждал, что первым вывел эти уравнения, и вскоре, к великой радости обоих, их дружеские отношения с Эйнштейном были восстановлены.
Уравнения гравитационного поля одновременно и вводят, и аккуратно описывают новую концепцию времени, пространства и гравитации. Эти уравнения, несмотря на всю их сложность, сводятся к простым утверждениям: материя определяет, насколько искривлено пространство-время (левая часть уравнения), а искривленное пространство-время определяет движение материи (правая часть). Можно сказать, что Вселенная исполняет удивительный вальс, где партнеры, влияя друг на друга, формируют рисунок танца.
Эти уравнения можно использовать на практике для описания любого числа различных взаимодействий объектов в пространстве. Подставьте в эти уравнения правильные числа – и они будут описывать, как ведет себя метеор, несущийся сквозь пустое пространство, траекторию малой планеты, вращающейся вокруг гигантской звезды, распространение гравитационных волн, вращение галактик.
39
Через шестнадцать лет, обедая с Чарли Чаплином в Калифорнии, Эльза на свой лад описала момент создания теории гравитации. Не было нужды утруждать мистера Чаплина упоминанием, например, о тех муках, через которые прошел Альберт. И конечно, он не должен был знать, что тогда они не жили вместе. Вот как Чаплин вспоминал о том разговоре:
За обедом она рассказала о том, что происходило тем утром, когда Эйнштейн создал теорию относительности.
“Доктор, как всегда, спустился в халате к завтраку, но почти ни к чему не притронулся. Я насторожилась и спросила, что его беспокоит. «Дорогая, – сказал он, – мне в голову пришла прекрасная идея». Выпив кофе, Альберт сел за пианино и начал играть. Сыграв несколько пассажей, он останавливался, что‐то записывал и повторял: «Идея прекрасная, просто замечательная!» Я попросила: «Ради бога, не томи, расскажи скорее!» Он ответил, что это сложно и ему надо еще кое в чем разобраться”.
По ее словам, Эйнштейн еще около получаса продолжал играть, делая какие‐то пометки, затем поднялся к себе в кабинет, сказал ей, что не хочет, чтобы его беспокоили, и оставался там две недели.
“Каждый день я передавала ему еду, – рассказывала она. – По вечерам, чтобы размяться, он недолго гулял, а затем возвращался к работе. Как‐то, – продолжала она, – Альберт, очень бледный, спустился вниз. В руках он держал два листа бумаги. «Все», – сказал он и устало положил листки на стол. Это и была общая теория относительности” [194].
40
21 октября 1916 года в два часа пополудни друг Эйнштейна Фридрих Адлер вошел в венский отель “Майсль унд Шанд”, где обедал министр-президент Австрии граф Карл фон Штюргк. Адлер подошел к столу, где сидел Штюргк, выкрикнул: “Долой абсолютизм! Мы хотим мира!” – и трижды выстрелил ему в голову. При аресте Адлер не сопротивлялся.
С 1912 года фон Штюргк был главой правительства. Он установил авторитарный милитаристский режим, распустил парламент и управлял с помощью указов императора Франца Иосифа. В том же году Адлер переехал из Цюриха в Вену. Он был социал-демократом и отказался от академической карьеры, чтобы стать политиком, как и его отец. За день до убийства была запрещена запланированная Адлером демонстрация, где предполагалось потребовать созыва парламента.
Эйнштейн прочел об убийстве в берлинской газете. Он не имел ни малейшего представления о мотивах Адлера, однако был убежден, что должен ему помочь. В частности, именно Адлер уступил ему место ассистента на кафедре теоретической физики в Цюрихе [195], что позволило Эйнштейну получить первую полноценную академическую должность. Альберт написал жене Адлера Кате и предложил свою помощь. “Среди моих знакомых Фридрих один из самых лучших и самых чистых людей, – заявил Эйнштейн. – Я сомневаюсь, что он действовал необдуманно, это слишком ответственный человек” [196]. Эйнштейн написал и Адлеру в тюрьму, предлагая стать свидетелем защиты, и обратился за помощью к своим друзьям в Цюрихе – бывшим коллегам Адлера. Благодаря усилиям Эйнштейна авторитетные члены цюрихского физического общества дали Адлеру положительную характеристику.
Когда в мае 1917 года Адлеру вынесли смертный приговор, Эйнштейн, надеясь представить своего друга с выгодной стороны, дал интервью одной из газет. Он сказал, что, вероятно, поступок Адлера можно оправдать: “Его научной работе свойственна объективность, и ею же он руководствуется в своих действиях” [197].
К моменту вынесения приговора в определенных кругах уже было известно, что из глубокого уважения к отцу Адлера, лидеру социал-демократов, жизнь его сыну, видимо, сохранят. После апелляции смертный приговор заменили на восемнадцать лет “заключения в крепости”, а после окончания Первой мировой войны Адлер был амнистирован.