Входя в главное здание, Эйнштейн попадал в длинный вестибюль высотой в три этажа, где строгие колонны поддерживают арки и балконы с еще большим количеством колонн. В этом зале чувствуешь себя почти как в монастыре, втиснутом в слишком тесное для него пространство. Из дверей в дальнем конце вестибюля открывается чудесный вид на город, расположенный у подножья зеленого холма. Отсюда видны и похожий на иглу зелено-голубой шпиль церкви Фраумюнстер, и башни-близнецы церкви Гросмюнстер, которые Вагнер сравнил с растущим в горшках перцем. Виден весь старый город с ратушей в стиле барокко, банками и ресторанами.
Все в Цюрихе дышит историей, и в то же время город существует как бы отдельно от нее. Он такой чистый и так ориентирован на коммерцию, что мог бы показаться скучным, если бы не многовековые традиции демократии и уважения к свободе. На рубеже XIX и XX веков Цюрих был раем для радикально настроенных интеллектуалов. Когда Эйнштейн приехал в Цюрих, там уже жила Роза Люксембург – революционерка, сыгравшая ключевую роль в создании Коммунистической партии Германии. Карл Юнг перебрался в Цюрих в 1900 году. Во время Первой мировой войны именно здесь нашли прибежище Джеймс Джойс и Ленин. Именно в Цюрихе зарождается дадаизм – авангардистское течение, отрицающее признанные каноны и стандарты в искусстве.
Эйнштейн жил на сто франков в месяц. В основном это были деньги Кохов, его состоятельных родственников со стороны матери: у отца Эйнштейна снова были финансовые затруднения. Альберт снимал комнату в студенческом общежитии [59] недалеко от Поли (так называли Политехникум), питался скромно и, расхаживая по улицам в фетровой шляпе, курил невероятно длинную трубку. Эйнштейн часто занимался один – он считал себя “бродягой и одиночкой” [60], но ему нравилось проводить время в больших компаниях приятелей и завсегдатаев кафе или участвовать в музыкальных вечерах, где он часто играл на скрипке.
В то время Политехникум был техническим и педагогическим колледжем, где прежде всего готовили инженеров и преподавателей гимназий. Число студентов не превышало тысячи. Эйнштейн, вместе с еще десятью студентами-первогодками, был зачислен на математическое отделение VIA – “школу для учителей, специализирующихся по математике и физике”. Среди его сокурсников были Луис Кольрос, сын пекаря, собиравшийся стать математиком, Якоб Эрат, обычно сидевший на лекциях рядом с Эйнштейном – он часто нервничал и, чтобы справиться с заданием, нуждался в поддержке товарища, и Марсель Гроссман, талантливый, прилежный студент, сын владельца фабрики за городом.
Очень скоро Гроссман объявил родителям, что “когда‐нибудь Эйнштейн станет великим человеком” [61]. Альберт бывал у Гроссманов, живших в небольшом городке Тальвиль на берегу Цюрихского озера. Раз в неделю они с Марселем встречались в кафе “Метрополь”. В этом кафе с видом на набережную друзья пили кофе со льдом, курили, разговаривали о философии и своих занятиях. Гроссман был очень полезным товарищем. Его любили преподаватели, он посещал все лекции, где всё аккуратно и подробно записывал, и охотно делился своими конспектами с Альбертом. “Эти конспекты, – написал позднее Эйнштейн, – можно было издавать. Когда подходило время готовиться к экзаменам, Марсель всегда давал мне свои тетради, и они спасали меня” [62].
Это были не просто красивые слова. В отличие от Гроссмана, прилежанием Эйнштейн не отличался. Он признавался, что не обладает талантом схватывать все на лету, должного внимания лекциям не уделял и достаточно небрежно выполнял задания.
Хуже всего дела обстояли с математикой: за большинство математических курсов балл Эйнштейна был 4 из 6 возможных [63], тогда как по физике его оценка была 5 или 6. Надо сказать, что Эйнштейн был самоуверенным молодым человеком, решившим, что изучение высшей математики – пустая трата времени. Он полагал, что “все, выходящее за рамки элементарной математики, – ненужные подробности, без которых физики могут обойтись” [64]. По его мнению, высшая математика была предметом столь обширным, что все свое время и всю свою энергию ему пришлось бы тратить на нее, а эта математика слишком отдаленно связана с тем, что его интересует. Герман Минковский, профессор математики, лекции которого были особенно сложными, говорил, что “математика его вообще никогда не интересовала” [65]. Более того, он запомнил Эйнштейна как “отъявленного лентяя”.
Вначале подобная халатность не распространялась на физику. Эйнштейн с головой погрузился в изучение теории и увлекся лабораторными работами; он восхищался руководителем кафедры физики, профессором Генрихом Вебером – тем самым, на кого он произвел такое сильное впечатление на вступительном экзамене, который не сдал. Теперь Эйнштейн с особым нетерпением ожидал начала его лекций.
Однако эти восторги длились недолго: к третьему году обучения Эйнштейн разочаровался в Вебере. Прежде всего это было связано с пристрастием Вебера к соблюдению всех формальностей. Однажды он заставил Эйнштейна переписать работу, поскольку использованная им бумага оказалась не того формата, который требовался. Эйнштейн, со своей стороны, не признавал никаких авторитетов, не говоря уже о том, что принуждения не терпел. В нарушение субординации он стал обращаться к профессору “герр Вебер”, а не “герр профессор”. Ближе к окончанию Политехникума они с Вебером стали заклятыми врагами. “Вы очень умный молодой человек, Эйнштейн, – сказал ему однажды Вебер. – Чрезвычайно умный. Но у вас есть один большой недостаток: вы никогда не позволяете сделать вам хоть какое‐нибудь замечание” [66].
Недовольство Эйнштейна объяснялось главным образом тем, что, с его точки зрения, профессор уделял слишком много времени истории физики, но не рассказывал о ее современном состоянии и перспективах. Вебер придерживался мнения, достаточно широко распространенного среди физиков в конце XIX века, что ответы на все основные вопросы физики уже получены. Считалось, что Ньютон открыл фундаментальные законы, управляющие миром, и теперь задача физиков – залатать прорехи в знаниях, провести более точные измерения результатов действия известных законов и объяснить их математически. На лекциях Вебера не обсуждались новые открытия: игнорировалось все, что вступало в противоречие с устоявшимися представлениями.
Эйнштейн был совершенно обескуражен, когда выяснилось, что Вебер не намерен обсуждать работы Джеймса Клерка Максвелла, где установлена связь между электричеством, магнетизмом и светом. Однако Эйнштейн был не из тех, кто скрывает свои чувства, и дал понять, насколько он разочарован и до какой степени не одобряет подобное решение.
Эйнштейну и его однокурсникам не оставалось ничего другого, как самим разбираться с последними достижениями физики. Вопреки консервативным взглядам Вебера множились свидетельства, указывающие на наступление новой эры в