— Отлично, месье Гилонье, — весело произнес он, — вы понравились Альме, значит, получите этот заказ. Приходите завтра в это же время и приступайте к работе. Писать портрет надо будет здесь, в этом номере, но не беспокойтесь: никто вас не станет отвлекать от работы. Нескольких дней для создания картины вам хватит, правда? Мне хотелось бы получить потрет Альмы ко дню рождения любимой тетушки — он станет приятным сюрпризом для нее! Оплата — сразу после окончания.
«Месье Гилонье» кивнул: да, трех-четырех дней будет вполне остаточно. На этом мы с ним расстались — художник покинул гостиничный номер, а мы с Шерлоком вернулись в нашу квартиру.
Вечером Холмс сказал доктору Ватсону:
— Ну что же, мой дорогой друг, спектакль подходит к заключительной сцене — завтра мы должны задержать преступника. Надеюсь, все пройдет гладко, но на всякий случай не забудьте свой револьвер.
Доктор кивнул — разумеется.
На следующий день мы с нетерпением ждали нашего вора в номере: я и Холмс находились, как и в прошлый раз, у стола, а доктор Ватсон сидел в кресле у двери, чтобы сразу же перекрыть преступнику путь к отступлению.
Молодой человек появился ровно в одиннадцать часов: в руках он держал мольберт и натянутый на подрамник чистый холст, а в сумке на плече, как я поняла, у него лежали кисти, краски и прочее, что могло понадобиться для создания картины. Вошел в номер, вежливо поздоровался с Холмсом, но затем увидел доктора Ватсона и нахмурился: видимо, что-то почувствовал. Доктор немедленно встал у дверей — путь для отхода вору был окончательно отрезан.
— Месье Гилонье, — торжественно произнес Шерлок, — нам пора раскрыть карты. Я — Шерлок Холмс, частный детектив, это мой друг доктор Ватсон, а Альма — это просто Альма. Разговор наш, как вы, наверное, уже догадываетесь, пойдет о трех картинах, которые вы украли из поместья лорда Гилфорда. Да, мне известно, как вы провернули это дело и смогли обмануть всех, подсунув вместо подлинников свои копии, поэтому отрицать что-то бесполезно. Сэр Эдуард легко опознает вас (как и его слуги), а хороший эксперт без труда определит, что оставленные вами в хибарке полотна — лишь искусно выполненные подделки.
Молодой человек заметно побледнел и бросил взгляд назад, на дверь, — получится ли сбежать? Я подошла поближе и грозно зарычала: даже и думать не смей! А Шерлок демонстративно достал из кармана револьвер — более чем понятное предупреждение. Но даже в такой безнадежной ситуации молодой художник, надо отдать ему должное, постарался сохранить лицо. Он не спеша поставил мольберт на пол, снял с плеча сумку и слегка улыбнулся.
— Эксперты, вы говорите? Сомневаюсь! Лорд Гилфорд, например, до сих пор абсолютно уверен, что у него подлинники. А ведь он очень неплохо разбирается в итальянской живописи…
— Верно, — кивнул Холмс, — вы замечательно поработали над полотнами, сделали их почти неотличимыми от оригинала. Не говоря уже о том, что вам удалось великолепно скопировать саму манеру старых итальянских мастеров — у вас, несомненно, большой талант! Однако я, в отличие от лорда Гилфорда и других любителей искусства, по образованию химик и, проведя несколько опытов, смогу доказать, что картины, оставленные вами в сарайчике, были написаны совсем недавно. Анализ масляных красок, думаю, подтвердит мою догадку… Что вы на это скажете?
— Что честному художнику крайне трудно заработать на жизнь! — тяжело вздохнул похититель полотен. — Вы сказали, что у меня большой талант? Да, это так, все говорят! Но он приносит мне одно разочарование. Что толку быть гениальным художником, если твои картины никому не нужны, если их никто не покупает, а на тебя смотрят как на пустое место? Или же сверху вниз…
Молодой человек говорил громко, уверенно, страстно — видимо, ему очень захотелось выговориться.
— Позвольте представиться: мое настоящее имя — Джованни Марбелли, я родился на севере Италии в небольшом городке Пьярни. С детства мечтал стать художником, учился живописи сначала во Флоренции, а потом — в Риме. Думал создавать произведения искусства, но… У нас в Италии, мистер Холмс, каждый второй — или художник, или певец, или, на крайний случай, актер. Талантливых людей очень много, а вот денег — крайне мало. У меня, к сожалению, не было ни достаточных средств, чтобы пробиться в качестве живописца, ни богатых родственников, которые бы меня поддерживали, мне с ранней юности пришлось самому заботиться о себе. Искать себе жилье, пропитание, одежду… Да, я хорошо умею рисовать, это правда, но мои работы на родине покупали крайне плохо, и мне часто приходилось голодать… В восемнадцать лет в поисках лучшей жизни я покинул Италию и перебрался в Англию. Очень надеялся, что здесь смогу проявить свой талант в полной мере. Но увы, живопись по-прежнему не приносила мне достаточно денег, я еле-еле сводил концы с концами! Пришлось забыть о собственном творчестве, о своих планах и амбициях и начать зарабатывать на жизнь частными уроками, учить искусству рисования богатых детишек — как правило, глупых, ленивых, ни к чему не способных. И не имеющих никакого таланта…
— Быть учителем — достойная профессия, — веско заметил Холмс. — К тому же это верный кусок хлеба.
— Но это не совсем то, к чему я стремился! — в отчаянии воскликнул молодой человек. — Точнее, совсем не то! Иметь талант — и тратить его на всякую ерунду! Да и вообще… Мне приходилось постоянно улыбаться, кланяться родителям, откровенно льстить им, хвалить их детей: «Да, миссис, ваша дочь очень талантлива, но ей нужно заниматься усерднее! И тогда она, несомненно, добьется успеха! Я абсолютно уверен, сэр, что великолепные пейзажи вашего сына со временем займут почетное место в какой-нибудь известной галерее…» Знали ли бы вы, мистер Холмс, до чего это было противно и унизительно! Отдавать всего себя и свой талант ни за что, получая всего по три шиллинга за урок! Твердо при этом зная, что ты намного умнее и одареннее тех, кто смотрит на тебя свысока — только потому, что у них есть положение в обществе и солидный счет в банке, а у тебя — почти ничего! Как это горько и несправедливо! Впрочем, чего уж там, вы вряд ли меня поймете! Вы тоже один из этих… Ладно, я проиграл! Зовите полицию!
— Мы всегда успеем это