Он побагровел. Старый цеховой волк почуял угрозу своему авторитету, своей власти.
— Так вы что же… в старшины метите⁈ — вырвалось у него. — Сами хотите Управой править?
Тут я не выдержал и искренне, от души рассмеялся. Мысль о том, чтобы я, Анатолий Звягинцев, тратил свое время на их пыльные уставы, интриги и разборки, была до того нелепа, что смех вырвался сам собой. Толстой с любопытством посмотрел на меня.
— Упаси Боже, господин Краузе, — отсмеявшись, сказал я. — Меня, при всем уважении, ваша Управа интересует не больше прошлогоднего снега. Я предлагаю партнерство.
Он уставился на меня, не понимая.
— Условия просты, — объяснил я, загибая пальцы. — Вы не лезете в мои дела, не ставите мне палки в колеса, не пытаетесь меня экзаменовать или как-то еще пытаться лезть в мою жизнь. И главное, — я посмотрел ему прямо в глаза, — ни один член Управы, ни словом, ни намеком, не смеет более ставить под сомнение мое мастерство или порочить мое имя. Один косой взгляд, либо слух, пущенный из-за угла, — и наш договор превращается в ничто. Моя репутация — мой главный капитал, и я не позволю его обесценивать.
Я поднял палец.
— Я, в свою очередь, не лезу в ваши дела. Мы существуем в параллельных мирах, которые, однако, могут пересекаться — с выгодой для обеих сторон. Уверен, в скором времени ко мне хлынет поток заказов, и все я не выполню. Самые дорогие и сложные оставлю себе, само собой, а те, что попроще, но все же прибыльные, за разумную плату стану передавать вашим мастерам. И наоборот. Если к вам придет заказ, требующий уникальной технологии, которой владею только я, вы направите его ко мне. Никакой иерархии. Равноправный союз двух гильдий — старой и новой.
Краузе молчал. Его ум, привыкший к категориям «начальник-подчиненный», с трудом воспринимал эту модель. Однако он был не дурак и прекрасно понимал, что многие теперь захотят заказать что-то «у того самого Саламандры». Не имея возможности выполнить эти заказы, лучше получить с них хоть какую-то долю. Он видел выгоду и спасение — этот договор позволял ему сохранить лицо и власть внутри Управы, объяснив все «выгодным союзом».
— Я… я должен обсудить это с мастерами, — нехотя проговорил он.
— Обсуждайте, — я пожал плечами. — Мое предложение в силе. Какое-то время.
Карета остановилась. Мы прибыли.
Пустой зал заседаний Управы. На центральном столе, где еще недавно решалась моя судьба, под полотняным покрывалом что-то стояло. С торжественным, но каким-то похоронным видом Краузе снял покрывало.
Передо мной стояло… нечто. Технически все было исполнено грамотно. Золото отполировано до блеска. Пайка аккуратна, хотя и заметна глазу опытного мастера. Гравировка, имитирующая мою, нанесена уверенной рукой. Работа хороших, добротных ремесленников. Вот только мертвая. Лишенная души, изящества и, главное, «магии».
Я подошел ближе. Механизм. Нажав на вершину, я услышал скрежет, будто кто-то провернул в замке ржавый ключ. Одна из граней, дернувшись, с трудом откинулась в сторону. Две другие остались чуть ли не заклиненными, но с небольшой задержкой они все же раскрылись. Они скопировали слова, не поняв смысла предложения. Бездушно. Пусто. Повторили внешний вид, не постигнув механической сути. Так как это прототип, особых украшательств и фигур не было. Они наверняка столкнулись с проблемой механической части и решили получить от меня подсказку именно в этом направлении.
Я недовольно смотрел на изделие. И не мог понять что же делать с «этим».
Глава 17
Я взирал на это убожество. Мое детище — механизм — превратился в неуклюжего, скрипящего суставами инвалида. Они не уловили главного. Не почувствовали душу механизма, его внутреннюю гармонию, где каждая деталь — продолжение другой. Просто слепо скопировали внешнюю форму, как дикарь, нарисовавший на песке самолет в надежде, что тот полетит.
Рядом, почти не дыша, застыл Краузе. На его лице плескалась отчаянная надежда. Он ждал моего вердикта, как приговора, — видимо думал, что я буду издеваться, упиваться их ошибками, требовать публичных извинений, денег, власти. И я мог бы. Судя по Краузе, аттестация от Сперанского их действительно может «сломать».
Однако, глядя на их жалкую поделку, во мне проснулся старый, циничный Звягинцев. Унижать их? Бесполезная трата сил. Месть — эффектное, но пустое блюдо. По крайней мере в этой ситуации. Совсем другое дело — превратить их поражение в свой ресурс. Вот это уже было бы выгодно. Сейчас они в моей полной власти, мягкие, как теплый воск, и лепить из этого материала я буду то, что нужно мне.
— Это никуда не годится, — произнес я. Голос прозвучал без злорадства, как у лекаря, констатирующего печальный диагноз.
Краузе сжался.
— Мы… мы понимаем, — пролепетал он. — Механизм… он оказался сложнее, чем мы предполагали. Мы были бы признательны за… совет.
— Совет здесь не поможет, господин старшина. Это не чинить надобно, а делать заново. С полным пониманием процесса.
Отойдя от стола, я опустился в кресло и указал ему на стул напротив.
— Я не буду вам помогать, — сказал я, глядя на него. Он побледнел. — Я сделаю больше. Я начерчу вам подробную схему всего механизма. Дам исчерпывающее руководство, по которому любой толковый часовщик, не говоря уже о ювелире, сможет собрать работающее изделие.
Он смотрел на меня, не веря своим ушам. То, что я предлагал, было чудо. Отдать им в руки секрет, мою тайну — у него не сходились логические цепчки.
— Но… зачем? — вырвалось у него. — Взамен чего?
— Взамен платы, господин старшина. Я ремесленник, и мой труд должен быть оплачен.
Он с облегчением выдохнул. Деньги. Как все просто и понятно. Уже готов был торговаться, обсуждать суммы.
— Мы готовы… Управа изыщет средства…
— Мне не нужны ваши деньги, — перебил я его. — Ассигнации сегодня есть, а завтра — нет. — Ага, тем более что половина из них, сомнительного достоинства, французского производства. — Я хочу получить плату тем, что не горит и не тонет. Камнями.
Он сузил глаза.
— Управа, — продолжал я, — веками накапливала свои запасы. В ваших хранилищах лежат уникальные уральские самоцветы, сибирские камни, запасы алмазного сырья. Рассчитаетесь со мной натурой. Я пришлю список того, что мне нужно. Мои люди приедут и заберут. Это будет цена за спасение вашей репутации. И, — я подался вперед, — залогом нашего будущего партнерства. Деньги — бумага, господа. Камень — вечность. К тому же, мне нужны материалы для работы.
Краузе, ошеломленный таким прагматизмом, молчал.