Купала связан с очищением как с физическим, так и с духовным, для этого люди прыгают через костер и купаются в воде. Самый интересный обряд — поиск цветущего папоротника. Он зафиксирован не только у славян, но и у балтов — что говорит о его древности. У балтов вся символика обряда пропитана сексуальностью: люди на Купалу образуют пары и уходят в лес искать несуществующий цветок. Возможно, реальные поиски магического растения — выхолощенный христианством рудимент славянских сексуальных практик. Есть мнение, что на Купалу было принято ритуально лишать девушек девственности, а огненный цветок — символ девичьей крови. В целом символика Купалы — буйство жизни, сексуальность и плодородная мощь: «Егда бо приидет праздник, во святую ту нощь мало не весь град возмятется, и в селах возбесятся, в бубны и сопели и гудением струнным, плесканием и плясанием; женам же и девкам и главами киванием, и устнами их неприязнен крик, вся скверные песни, и хребтом их вихляние, и ногам их скакание и топтание; ту есть мужем и отроком великое падение, мужеско, женско и девичье шептание, блудное им воззрение и женам мужатым осквернение, и девам растление» («Обличения игумена Псковского Елеазаровского монастыря Памфила», 1505 г.).
О древности купальских обрядов пишет В. Я. Пропп: умение понимать язык зверей, птиц и деревьев, которое обретает тот, кто найдет цветущий папоротник, была актуальна для доземледельческих культур. В то время главная задача охотника заключалась в поиске и поимке добычи, в воздействии на лес для удачной охоты. С одомашниванием животных значение этих навыков утрачивается, поскольку звери находятся под властью человека без использования магии. Таким образом, мифы и обряды, сохранившие упоминание о понимании и говорении на языке животных, можно отнести к наиболее архаическому пласту.
И. О. Негреев считает, что праздник может быть связан не только с аграрным циклом, но и являться частью космогонического мифа. Это подтверждается образами купальского дерева и огня как способами связи с небесным миром, а прыжки через костер тогда можно интерпретировать как акт самопожертвования или посвящения себя богам. С этим же праздником связана легенда о любви брата и сестры (Иван да Марья), которые были превращены в цветок за свой грех; она, по всей видимости, восходит к праиндоевропейскому мифу о творении мира путем инцеста божественных близнецов.
Иван да Марья — славянский миф об инцесте
Легенда о происхождении цветка, у которого половина цветов желтая, а половина синяя, гласит: это брат и сестра, не знавшие друг о друге. Они встретились, влюбились, поженились и только после этого узнали об инцесте. Чтобы не грешить, но никогда не расставаться, они обернулись полевым цветком. Эта история многократно зафиксирована у восточных славян, но есть нестыковка: при чтении славянского фольклора становится очевидно, что инцест вовсе не порицаем. А. Н. Афанасьев в своих «Заветных сказках» неоднократно упоминает инцест как норму (не брак, а добрачную связь). Более того, в других индоевропейских религиях мы видим мифы о любви брата и сестры (часто близнецов), являющихся мифами о творении мира. Приведем здесь два примера, похожих не только сюжетом, но и его эволюцией: изначально священный союз переосмысляется как порочный.
Индийские Яма и Ями. Ями уговаривает брата стать ее возлюбленным, аргументируя это тем, что они были уготованы друг другу уже во чреве матери и им нельзя разлучаться [42]. По сюжету Яма отвергает любовь сестры, но исследователи считают, что это поздняя брахманистская морализаторская вставка и изначально брак предполагался.
Скандинавские боги плодородия Фрейя и Фрейр. Мы знаем об их связи благодаря «Перебранке Локи», в которой божество коварства насмехается над Фрейей за связь с братом, однако в «Эдде» отмечается, что среди ванов (божественный народ, противники асов) такие отношения считаются нормой.
На основании данных сравнительной индоевропеистики В. В. Иванов и В. Н. Топоров приходят к выводу о том, что рассказ об Иване да Марье — редуцированный космогонический миф, и на самом деле боги путем инцеста (как Уран и Гея) творят мир.
Кто скрывается за именами Ивана и Марьи, ведь они явно не славянские? Обряды, связанные с этими персонажами, приходятся на Купалу, поэтому образ Ивана вычисляется легко — это Иоанн Креститель. В. В. Иванов и В. Н. Топоров считают, что древнее название праздника — Ярило, поэтому проводят параллель Иван — Купало — Ярило. С Марьей сложнее. По всей видимости, ее имя происходит от Девы Марии, которая по Библии являлась двоюродной тетей Иоанна и в интимных связях с ним не состояла. Возможно, появление Богородицы в мифе связано с созвучием ее имени с Марой. В таком случае и Ярило, и Мара являются персонификациями праздников не весеннего, а летнего цикла. Российский лингвист Е. Л. Березович придерживается другого мнения: она считает, что народная традиция просто использует наиболее популярные в то время имена и сами по себе они не являются конкретными персонажами, а обозначают абстрактного жениха и абстрактную невесту [43].
Кто желтый, а кто фиолетовый? В. В. Иванов и В. Н. Топоров считают, что Марья — персонификация воды, а Иван — огня, и интерпретируют их смешение как брачный поединок, возводя его в итоге к мифологеме сражения громовержца со змеем. Хотя в большинстве сказок Иван фиолетовый, а Марья желтая.
Ильин день
Неслучайно в этот день отмечается день ВДВ, ведь Илья-пророк — покровитель этого вида войск. Напомню, что Илия был взят на небо на огненной колеснице, что коррелирует с работой воздушного десанта. Современные неоязычники называют этот праздник Перуницей, хотя ни одного свидетельства о том, как на самом деле назывался праздник, нет. Но то, что он действительно был связан с громовержцем, весьма вероятно. Перуница выпадает на 20 июля (2 августа). Это день завершения сенокоса, за ней следовал период гроз и дождей, до которого нужно было успеть убрать сено, чтобы оно не сгнило.
Илия в огненной колеснице. Рельеф Мастера рельефов Барбариго, ок. 1520 г.
The Metropolitan Museum of Art
Ильин день — еще одна переходная