Но когда скудельницы запретили, обычай поминать на них усопших исчез и сменился традицией поминать всех умерших. Но березку продолжали наряжать, и современники автора по-прежнему иногда носили ее в Марьиной роще с песнями. Первая песня, которая открывала шествие, звучала так:
Ах, во поле липинка стоит,
Во поле кудрявая стоит,
Под липинкой бел шатер.
В том шатре стоит стол,
За тем столом девица,
За тем столом сидит красная —
Шьет ширинку золотом,
Нижет узду жемчугом.
Ехал мимо молодец:
— Бог на помощь девица!
Бог на помощь красная!
Шить ширинку золотом,
Низать узду жемчугом.
Не мне ли ширинка?
Не мне ли уздечка?
— Не по молодцу ширинка,
Не по твоему коню уздечка! [113]
Сохранился подробный рассказ о праздновании Семика в городе Дедюхине Пермской губернии, опубликованный в выпуске «Пермских епархиальных ведомостей». В Дедюхине Семик начинался в полдень, когда колокольный звон созывал всех жителей в храм. Затем все собравшиеся и священнослужители отправлялись на кладбище, где сначала молились за всех погребенных в безымянных могилах. В часовне на кладбище хранился стол 1770 года. В Семик его выносили на общую могилу и устраивали скромную поминальную трапезу на пожертвования собравшихся. После поминали похороненных в собственных могилах [114].
«…Два или три священника с 12 до 5 часов безостановочно служат над могилами… и не остается на кладбище ни одной могилы, над которой бы не возглашено было: “Со святыми упокой и вечная память”» [115].
Жители Вятского края считали, что в Семик следует поминать утопленников, и устраивали на кладбище поминки, которые переходили в буйства. На Смоленщине в Семик запрещалось мыться, нельзя было стирать или полоскать белье — иначе в семье кто-нибудь утонет. В некоторых районах России совершали обрядовые обходы полей. В Нижегородской и Владимирской губерниях делали Семика и Семичиху — парные чучела из соломы и тряпок, которые символизировали мужское и женское начала. Где-то вместо чучел были ряженые, а где-то люди просто украшали деревце, ходили с ним по деревне, пели песни и просили одарить их чем-нибудь.
Семик, береза и Зеленые Святки
В Семик не только поминали умерших — Семик начинал троицко-семицкий обрядовый цикл, который в народе называли Зелеными Святками. Во время Зеленых Святок люди украшали дворы и жилища зеленью и цветами. В этой традиции просматриваются остатки языческих обрядов, связанных с культом растительности. То, что Семик был одним из трех главных летних праздников, подтверждают слова старинной костромской песни:
Как у нас в году три праздника:
Первый праздник — Семик честной,
Другой праздник — Троицын день,
А третий праздник — Купальница [116].
В это время заканчивалась весна, наступало лето, в природе все зеленело и расцветало, земля наполнялась силами, чтобы принести урожай. Поэтому, с одной стороны, Семик связан с культом растительности, с другой — с женским началом, но не потому, что только женщина способна принести в мир новую жизнь. Как вы помните, жизненный цикл природы сравнивали с человеческой жизнью. Семик, предваряющий пик жизненных сил природы, был еще и праздником молодых девушек, которые тоже еще не вступили в свою зрелую пору, не стали женщинами. Многие семицкие обряды восходили к языческому обычаю инициации, когда повзрослевших девушек принимали в род как будущих матерей, поэтому мужчины в них не участвовали.
Особая роль в обрядах отводилась березе — дереву, олицетворяющему девичью чистоту и весеннее обновление. Ее ветви использовались для украшения домов, церквей, дворов, а в некоторых регионах березу «завивали» — наряжали венками, лентами, сплетали ее ветки, водили вокруг нее хороводы, пели особые песни:
Завью венок на березке
Да пойду по улице,
Кому венок подарю —
Того милым назову [117].
Во многих фольклорных текстах и ритуалах береза становится символом женского начала. Часто она противопоставляется дубу — мужскому символу. В белорусских свадебных песнях срубленная береза означала замужество или смерть девушки; а в причитаниях «белыми березами» называли умерших сестер [118].
Березу связывали и с нечистой силой: на березах сидят русалки, с помощью срубленных березок можно было вызвать лешего, в сказках восточных славян невинная погубленная девушка превращается в березку. Березу ассоциировали с миром смерти. В Калужской области про умирающего говорили, что он в «березки собирается». В Беларуси верили, что под кривой березой похоронен невинный человек.
Иллюстрация к песне «Ай во поле! Ай во поле…». Литография В. Васильева. 1887–1889 гг.
New York Public Library Digital Collections
В Костромской губернии считали, что девушка, которая первой села в тени украшенной на Троицу березки, выйдет замуж в этом году.
На Русском Севере березу использовали, когда готовили баню для невесты: березовые ветки втыкали в щели внутри бани, а вдоль ведущей к бане дорожки ставили шесты с украшенными березовыми вениками. По возможности баню для невесты растапливали березовыми дровами.
Береза участвовала и в восточнославянских похоронных обрядах: гроб выстилали берестой или листьями и прутьями березового веника, ими же наполняли подушку для умершего.
При этом березу часто использовали как оберег. Березовые прутья, венки, веники охраняли от нечистой силы и болезней. Если положить на чердак березовые ветки, то они защитят от молнии и града. Чтобы продукты не тронули грызуны и насекомые, березовые ветки втыкали в огороде и оставляли в амбарах.
Венок
Для наших предков венок был не просто украшением из цветов, трав или листьев, а важным ритуальным предметом. Как и другие обрядовые вещи (например, чучело), его после церемонии либо уничтожали, либо сохраняли в качестве оберега.
Венки часто использовались в народной медицине: из их зелени готовили настои, окропляли больных, а высушенные венки применяли для окуривания. В русских семицко-троицких обрядах существовало два вида венков: обычные травяные и сплетенные из ветвей живой