Бернштам Т. А. Обряд «крещение и похороны кукушки». Материальная культура и мифология: [сб. ст.] / [отв. ред. Б. Н. Путилов]. Л., 1981; по лицензии CC BY-SA 3.0
Через два-три дня девушки раскумливались и хоронили «кукушку». Чтобы устроить «похороны кукушки», предмет, который представлял «кукушку», — самодельную куколку, ветку, деревце, букет — бросали в ржаном поле, оставляли под кустом или на кусте, привязывали к дереву, кидали с моста в реку. Если «кукушка» была антропоморфной, ее закапывали в землю или даже клали во что-то напоминающее гроб и зарывали. Эта часть ритуала была еще более секретной, чем «крещение кукушки», ее совершали только двое-трое девушек, а не все участницы «крещения». Девушки должна были потихоньку от всех уйти в лес или на реку и тайно похоронить «кукушку».
В селах Брянской области люди верили, что «кукушка» после символических похорон превращается в русалку. Поэтому нельзя было просто оставить ее сидеть под кустом, и девушки проводили палкой на земле черту. Так они преграждали путь русалке.
В некоторых районах на следующий день девушки приходили на то место, где они закопали или оставили «кукушку», — убедиться, что никто ее не нашел и не забрал с собой. Иногда участницы обряда сами выкапывали ее и перекладывали на дерево или бросали в рожь.
Если почитать тексты песен, которые девушки пели во время обряда, они понимали, что кумятся не только друг с другом, но и с «кукушкой»:
У меня новая кума,
У меня кукушка кума,
У меня рябая кума [131].
Кумушка, голубушка,
Серая кукушечка!
Давай с тобой, девица,
Давай покумимся [132].
Также из песен становится ясно, что символическое родство после кумления все-таки сохранялось весь год:
Кума с кумой покумимся,
Чтобы нам весь год не браниться,
Побранимся — грешны будем,
Кукушечке тошно станет [133].
Когда «кукушку» хоронили, тоже пели специальные песни. В них девушки прощались с «кукушкой» до следующего лета:
Прощай, прощай, кукушечка,
Прощай, прощай, рябушечка,
До новых до берез,
До красной до зари,
До новой до травы! [134]
Ритуал «похорон кукушки» обозначал смену сезонов, календарную границу. Жители восточной части Брянской области верили, что лето наступает, когда кукушка перестает куковать. Если кукушка куковала слишком долго, то это расценивалось как предвестие беды. Часто «кукушку» хоронили, чтобы она не куковала дольше положенного срока. Кроме того, можно провести параллель между недолгим периодом, когда женщина могла рожать детей, выполняя свою «работу», и коротким сроком кукования кукушки.
Семицкие гулянья в Москве
В городах семицкие гулянья часто становились настоящим событием. Москвичи и москвички любили приезжать на семицкое гулянье в Марьиной роще. Это гулянье было официальным мероприятием, расписание движения экипажей в Марьину рощу даже печатали в «Ведомостях Московской городской полиции», а будочники украшали будки березками [135].
При въезде в Марьину рощу гостей встречал трактир с садом на открытом воздухе, где можно было попить чаю. Там же пел хор. Дальше было место для игр и забав: качелей, хороводов, театрализованных представлений. Наряжались на городские гулянья по-разному. Крестьянки и фабричные работницы надевали сарафаны или платья, покрывали головы красивыми платками, а горничные предпочитали более модный вариант — шляпки и чепцы. Мужчины — фабричные работники и мастеровые — сидели на траве небольшими компаниями, играли на гармошках, плясали и пели. Выступавшие артисты разыгрывали незамысловатые сценки и пели частушки:
Небылицу я скажу иль прямые враки:
Молотками на печи сено косят раки.
<…>
Подберезные грибы пустили такие толки:
Что стерегут в полях стада не собаки — волки [136].
Не обходилось и без излишнего употребления алкоголя: «…под каждым деревом пьют чай, закусывают и отчаянно курят, т. е. барышни и барыни. Многие выносят с собою бесчисленное количество выпивок, и класс этот не вполне счастлив, если не возвратится из Марьиной рощи пьяным до еле можахом. Побывав в этой роще, можно унести оттуда много удовольствий, потому что увидите там столько занимательных сцен, какие не приснятся иному и во сне» [137].
Благородная публика каталась в открытых экипажах и каретах, чинно пила чай и слушала цыганский хор. Семицкие гулянья считались отличной возможностью похвастаться нарядами и продемонстрировать свой высокий статус.
«Гулянье в Семик бывало очень большое в Марьиной роще, за Крестовскою заставой, не доезжая Останкина, принадлежащего графу Шереметеву; в особенности же, если гулянье 1 мая от дурной погоды не бывало или не удалось, то в Семик в Марьиной роще народа бывало премножество и катались в каретах.
В Духов день гулянье во дворцовом саду в Лефортове, больше для купечества и для Замоскворечья. В саду гулянье было для пеших, и щеголихи с Ордынки и бог весть откуда являлись пренарядные, в бархатах и атласах, с перьями, цветами, в жемчугах и бриллиантах» [138].
Семик, или Гулянья в Марьиной роще. Рисунок Алексея Грачева. 1845 г.
Wikimedia Commons
По мотивам семицких гуляний композитор Степан Иванович Давыдов и танцовщик и балетмейстер Исаак Михайлович Аблец в 1815 году создали балет-дивертисмент «Семик». Поэт и литературный критик Петр Андреевич Вяземский так писал о нем: «Особенно памятен мне один дивертисмент, под названием, кажется, “Семик”. Тут на выбор подобрано было все что ни есть лучшего в московском театре по ведомству пляски и пения. Молодой Лобанов в роли цыгана, с черною бородою и в ярко-красном архалуке, приводил в восторг всю публику от кресел до райка своими эксцентрическими и неистовыми коленцами. Тогда канкан не был еще изобретен, и мы беспорочно довольствовались некоторою отвагою в движениях» [139].
В дворянских усадьбах Семик тоже праздновали. Как правило, там обычаи были ближе к народным.
«На Троицу и Семик ходили в лес со всей дворней, и Михаил Юрьевич впереди всех. Поварам работы было страсть, — на всех закуску готовили, всем угощение было.
Бабушка в это время сидела у окна гостиной комнаты и глядела на дорогу в лес и длинную просеку, по которой шел ее баловень, окруженный девушками» [140].
Словами очевидцев
Сейчас нам кажется, что устраивать гулянья в честь поминовения усопших немного странно, но до того, как медицина шагнула вперед и лечение стало более доступным, люди были намного ближе к смерти. Это для нас смерть не может быть одной из повседневных тем, а для ребенка XIX века, например, обычным делом было