– Я ходила к её отцу, своему бывшему мужу… – слова полились сами собой, хотя ничего подобного я не планировала.
Женщина внимательно меня слушала, давая мне выговориться.
– Он согласился, – в итоге произнесла я, не отрывая взгляда от дочери. – Согласился помочь с папой.
– Ну, слава богу! – выдохнула тётя Марина, и я услышала, как на кухне звенит чайник. – Значит, договорились?
– Договорились, – прошептала я. – Я должна стать его личным ассистентом. На всё время, пока папа будет на лечении. Полное послушание. Без возражений. Он сказал… что я буду его инструментом и ему плевать на мои обстоятельства.
В воздухе повисла тяжёлая, густая тишина. Потом я услышала, как тётя Марина резко поднялась.
– Что? – её голос прозвучал не с испугом, а с холодной, острой яростью, которую я никогда от неё не слышала. – Что он себе позволяет? Инструмент? Да он с ума сошёл, этот твой Максим!
Она подошла ближе, её лицо было суровым и решительным.
– Слушай меня, Соня, и запомни хорошенько. Ты не инструмент. Ты – мать. Ты – дочь. Ты сильнее, чем он когда-либо будет. Он что, думает, что может вот так, использовать тебя в угоду своим прихотям? Использовать твоё горе?
Её тёплая, чуть шершавая ладонь легла поверх моей, всё ещё лежавшей на голове Лики.
– Нет уж, дорогая. Ты ему не дашься так просто. Ты возьмёшь его деньги, ты спасёшь отца. А ему… ты покажешь. Покажешь, какую чудовищную ошибку он совершил. Ты выдержишь. Ты будешь холодной как лёд, и острой как бритва. Будешь делать всё, что он скажет, и сделаешь это так безупречно, что у него зубы затрещат от злости.
Её слова падали, как тяжёлые, тёплые капли, смывая с меня грязь унижения, и во мне словно что-то сдвинулось, выпрямилось.
– А за Лику не беспокойся, – твёрдо сказала тётя Марина. – Я её из сада заберу, накормлю, и спать уложу. И даже не перечь, считай, ты мне большое одолжение делаешь. У меня всё равно тоска без детского смеха. Так что голова у тебя должна быть свободна. Ты поняла меня? Ты не одна.
Я подняла на неё глаза. Слёзы высохли, а в груди, вместо ледяного кома, впервые за этот вечер появилось что-то твёрдое, почти осязаемое. Что-то похожее на стальную опору.
– Да, – сказала я, и мой голос, наконец, обрёл почву под ногами. – Я даже не знаю, как вас благодарить...
– Никаких благодарностей, – отрезала она вставая. – А он ещё пожалеет о своём решении, вот увидишь.
Я осторожно взяла Лику на руки, и тётя Марина помогла нам перебраться в нашу квартиру. Убедившись, что у меня всё хорошо, она тихо удалилась. Я уложила дочку в свою большую кровать, прижалась к её тёплой спинке и, обняв её маленькое тело, наконец закрыла глаза. Дыхание Лики, ровное и спокойное, постепенно усыпило и мою тревогу.
Утро пришло слишком быстро. Но оно было другим. Я стояла перед зеркалом в своей спальне и наносила макияж, хотя уже давно отвыкла от этого. Рука не дрожала. Внутри была та самая собранная, холодная пустота, о которой говорила тётя Марина.
Я надела свой любимый деловой костюм. Ярко-красный, словно цвет крови, гнева и бесстрашия. Мой доспех на предстоящую битву.
– Он просто бывший, – сказала я себе, глядя в глаза своему отражению.
Но в груди что-то кольнуло. Что-то острое и быстрое, словно укол булавки. Неправда. Он никогда не был и не будет «просто» кем-то. Но сегодня это не имело значения.
Лика сонно жевала кашу на кухне.
– Мама, ты красивая, как принцесса, – млела она, и её слова обожгли мне душу.
Я присела перед ней, поправив воротник платьица.
– Спасибо, солнышко. Ты сегодня с тётей Мариной, хорошо? Мне нужно на работу.
– На новую работу? – уточнила она, и в её глазах вспыхнул интерес.
– Да, – ответила я, целуя её в макушку. – Но, если мне придётся задержаться, помни: мама тебя любит сильнее всего на свете.
Выйдя из квартиры, я не позволила себе ни на секунду задуматься. Я отвела Лику в сад, её маленькая тёплая ладонь доверчиво лежала в моей. Перед тем как зайти в группу, она обернулась и помахала мне. Я помахала в ответ, и это простое движение словно поставило последнюю точку, отсекая все сомнения.
Я села в машину, завела мотор и поехала в его офис. В сердце не было ни страха, ни сомнений. Лишь холодная, отточенная решимость.
Война была объявлена. И я была готова к новому сражению.
Пятая глава
Я припарковалась, взяла свой новый, строгий портфель с лежащим внутри ноутбуком и вошла в сияющий холл. Один из вчерашних охранников молча наблюдал, как я подхожу. Его лицо оставалось каменным.
– Здравствуйте, мне к Смирнову, – сказала я. – Я его новый ассистент.
– Пропуск, – произнёс он, – Без пропуска не пущу. А то ходят тут всякие, одна дамочка вчера вообще в кабинет генерального проскочила.
– Но я сегодня первый день, – я смотрела на него в ответ, вспоминая свой вчерашний марафон. – Должно же быть какое-то распоряжение на этот счёт?
– Паспорт.
Я протянула ему документ, и он тут же что-то стал печатать на компьютере. Затем пристально на меня посмотрел и медленно, с преувеличенной тщательностью, оформил временную карточку.
– Обязательно получите постоянный пропуск, этот действует только сегодня.
Я снова зашла в уже знакомый лифт и поднялась на последний этаж. В приёмной никого не было, и я пошла сразу к нужной мне двери. Его кабинет был пуст. Я замерла на пороге, не решаясь шагнуть внутрь. Взгляд непроизвольно скользнул на его стол. Он был идеально чист, ни одной лишней бумажки. Всё, как он любил. Всё, как было и раньше.
– Нет, – резко одёрнула я себя. – Никаких «как раньше».
Я медленно зашла внутрь и направилась в противоположную от его стола часть кабинета, где стоял небольшой столик и стул. Я села, положив сумку на стол, и стала ждать. Каждая минута тянулась мучительно долго.
Ровно в восемь дверь открылась. Он вошёл, не глядя на меня. До меня тут же донёсся шлейф его парфюма, и моё сердце сделало в груди