Вот и ладушки. Берем.
Пока я третий раз пыталась одеть платье, рука совершенно не хотела попадать в рукав, Агнесс четко уловила смену настроения и вытрясла правду.
— Решай сама, — обхватила мое лицо ладонями с двух сторон. — Мы с тобой, — чмокнула и помогла впихнуться в одежду.
Нервно одергивая несуществующие складки, быстро дошла до места встречи. Слуги, сновавшие в коридорах, нервно косились в сторону неправильной госпожи, что несется на скорости локомотива в такую рань, вместо положенного барского сна.
Оба светила уже во всю старались, щедро одаривая своими лучами все, до чего могли дотянуться. На свежем воздухе и дышать было легче. Подняла голову наверх, любуясь прекрасным цветом лазурного неба и взяла себя в руки. Бессмысленно гадать, надо увидеться. Может он там монашку какую встретил, а я уже имена детям выбираю. После принятого решения стало проще, плечи сами расправились, нос поднялся выше.
Я смогу.
Воздушное платье фиалкового цвета сидело по фигуре. Складки подола мягкими волнами колыхались при каждом шаге. Три ряда пышного кружева по плечам и груди создавали дополнительный объём, подчеркивая узкую талию. Плохой наряд — излишне привлекает внимание. Надо сказать Иде, чтоб больше не шила такого для дворца.
Молодая трава отлично скрадывала шаги, но Монтеро загодя учуял приближение, встал и стремительно пошел на встречу.
— Доброго дня, Розалинда! Как же я скучал по тебе!
Меня бережно обняли огромными ручищами, нежно поглаживая по голове. Было приятно стоять и молчать, если бы не одно «но»: чужой медальон неприятно впивался в мое плечо. Облизнула пересохшие губы и мягко отстранилась.
— Привет, Монтеро, — улыбнулась ему, переплетая наши пальцы и увлекая вперед, прогуляться.
Мужчина улыбнулся в ответ и рефлекторно расцепил ладони, уверенно положив мою кисть на свой согнутый локоть. Он же и задал темп шага, пришлось подстраиваться под неспешный ритм. Черные волосы лежали водной гладью на могучей спине, темные глаза смотрели внимательно и радостно, добродушная улыбка не сходила с его лица. Чужие пальцы мягко поглаживали гладкими подушечками тыльную сторону моей руки.
— Теперь ты свободен от Дионисия?
— Он более не довлеет надо мной, — кивнул собеседник. — Расправлюсь с Филлипом и буду наконец свободен, как птица в небе, — задумчиво произнес Монтеро.
В общих словах мужчина поведал о своих злоключениях, предательстве бывших приятелей, западне, в которую угодил, долгих днях борьбы и об оружии, что помогло ему выбраться из заварушки.
— Благодаря тебе, Розалинда, я не сдался даже тогда, когда выхода уже не было, — остановился Монтеро и серьезно посмотрел в глаза. — Ты была моим лучиком во тьме, моей путеводной нитью, к которой я шел, полз и тянулся всем своим естеством. Иначе бы так и остался полуживым гнить где-то в разрушенных подземных ходах на радость братства и иже с ними… Все прошло успешно. И если твое сердце еще свободно, выйдешь ли ты за меня?
Гладкие пальцы опустили в мою ладонь холодный ободок металла…
* * *
Заготовленные слова испарились, как вода в забытой кастрюле. Кольцо в руках было очень красивым. По центру сиял небольшой радужный камень, от которого брали основание четыре сердечка из зеленых самоцветов, пересекающиеся со вставками из синих камней, образовывающие пунктирный круг по центру и два острых угла снизу и сверху. Грани ослепительно переливались в лучах света, безмолвно укоряя за долгое молчание.
— Яяяааа…, - взглянула на Монтеро.
Темные глаза излучали спокойствие и ободрение. Он улыбался нежной все понимающей и все принимающей улыбкой…психиатра. Стоял, как картинка из учебника. Не хватало только нимба над головой.
Я больше не чувствовала себя с ним спокойно.
Он бесил!
Внутри все переворачивалось и перемалывалось. Меня просто вынесло от того, что во время прогулки постоянно приходилось подстраиваться под него: шаг, руки, обобщенные ответы на важные вопросы, обесценивающие мои переживания. И это его подсознательное превосходство! Руки чесались облить помоями, дабы стереть чертову улыбочку.
И волосы. Распущенные. Гладкие. Бесят.
Рассуждения пронеслись со скоростью падающей звезды. От понятия собственных чувств стало так легко и хорошо, что напряженные плечи опустились, улыбнулась, облегченно выдохнув. Только открыла рот, как Монтеро опередил, словно прочитав эмоции:
— Это мое сокровище — последнее напоминание о семье… Не торопись, Розалинда. Я буду ждать ответ на финале. А пока, пусть оно побудет у тебя.
Стало немного стыдно. Человек со всем сердцем, а я… Хорошо. Есть еще время подумать.
— Не прощаюсь, лишь говорю: до встречи, — медленно наклонился, поцеловал руку и ушел.
Рассказала все в подробностях, оказавшись в своих покоях. Сидя с ногами в кресле, показывала кольцо на вытянутой ладони. Агнесс недовольно цокала языком в соседнем кресле, не одобряя раздумья.
— Детка, я не понимаю, — вздыхала она, разводя руки. — Чего тебе еще надо? Он же идеальный кандидат! Любит, влиятелен, голова есть, симпатия была и …, - загибала она пальцы.
— Хочу на бал! — решительно заявила Беттани, стоящая рядом и внимательно рассматривающая подарок. — Нужно подыскать жениха заранее, чтоб потом не мучиться, как ты, выбирая подходящее из имеющегося!
— Не перебивай старших, — треснула ей подзатыльник Агнесс. — На кой он сейчас? Ты себя вообще видела? Такое свирепое выражение лица заинтересует только стражников и менталистов на предмет заговора.
— А так? — выдохнула заноза, мгновенно преображаясь в милое и застенчивое создание.
Второй подзатыльник, крепче первого, дал трещину в виде злобного оскала на юном личике.
— За чтооо?? — возопила рыжая, обиженно потирая затылок.
— На занятиях со мной так не стараешься, — спокойно ответила Агнесс.
Через пятнадцать минут довольная Беттани бежала к Иде согласовывать наряд и дополнительную нагрузку. А мы с Агнесс пошли на завтрак, но прежде я переоделась из фиолетового безобразия в наряд поскромнее и подурнее.
* * *
Королевская кухня постаралась — столы ломились от еды. И невесты не подкачали, наяривая одно за другим, заедая стресс. Хорошего человека должно быть много, благо, мода на худобу еще не дошла до Эдо, на радость женской половины. Я не далеко ушла от общей массы, поджилки тряслись знатно.
— На-ка, — плеснула