Войны без потерь не бывает, но скажи это тому, у кого погибают друзья.
Мне, наверное, проще с одной стороны, у меня друзей среди них нет. У командира их вообще быть не может. А вот ему.
— Кто живой? — спросил я.
Народ стал отзываться докладывать, один за другим. Я размял шею. Два десятка голосов. Треть народа мы потеряли, короче говоря, и это за один открытый бой. Выстояли, победили, но вместо конкретных четырех отделений от нас осталась разношерстная толпа.
— Уходим? — спросил Гром, который выбрался из-за обломков. Его штанина кровоточила, на бедре был затянут жгут. Ему повезло, выжил.
— Нет! — ответил я. — Мы идем на Белогорск!
— Ты ебанулся? — выкрикнул кто-то из толпы. — Их там еще две сотни сидит, а нас почти никого не осталось!
— А мы и не будем с ними в открытом бою воевать, — спокойно сказал я, глядя прямо в лица. — Перепашем их нахуй артой, а потом добьем всех, кто останется. Я лично иду. Ну! Кто со мной? Поднимите руки, блядь!
Повисла тишина. Только ветер трепал дым от горящей брони и где-то вдали ухал еще не до конца затихший взрыв. Люди переглядывались. Кто-то вытер ладонью кровь с лица, кто-то смотрел в землю. Я видел — они колебались. Сил нет, потерь слишком много. Но и дороги назад тоже нет.
Первым руку поднял Алмаз. Медленно, будто решался на что-то необратимое. Потом Роджер. За ними — еще один, второй. Несколько секунд — и руки взметнулись почти у половины.
Оставшиеся стояли. Тяжелые взгляды, сомнение, страх. Но и там решимость пробивалась сквозь усталость. Еще одна рука, потом другая. И вот уже почти все. Последним остался Гром. Он долго смотрел на меня, мотал головой, словно хотел сказать: «Ты нас в гроб загонишь». Но потом поднял руку тоже.
Все. Решение было принято.
Я глубоко вдохнул, посмотрел на их лица — изможденные, окровавленные, но живые. Мои. Те, кто остались.
— Значит, идем, — сказал я. — Пизда им, пацаны, камня на камне не оставим.
И в этот момент всем стало понятно: назад дороги нет. Ни у нас, ни у «Воронов».
Набережные Челны, 2025 г.