Да, на войне мне придется жуткие вещи делать. Но это нужно делать с самообладанием сапера, не получая удовольствие. Хотя Фреда, который по прежнему лежал на заднем сиденьи, я бы запытал с большим удовольствием. Так уж вышло, гнев прорывался.
Да и сложно не вспоминать, когда тело моей девушки лежит в багажнике, завернутое в простыню. Нужно погрести его, предать земле и тогда, может быть, станет легче.
— У меня просьба, Наташ, — стараясь говорить спокойно, произнес я. — Давай мы больше не будем ее вспоминать, хорошо?
— С глаз долой — из сердца вон? — косо посмотрела она на меня.
Соплячка. Она же понятия не имеет, что на самом деле эта фраза значит.
— Слушай, мне реально больно, — проговорил я. — Хреново на душе. Я любил… Люблю ее. Но сейчас делать больше нечего, нужно жить дальше. Казнить себя я не собираюсь, но вспоминать об этом лишний раз тоже нельзя. В общем, постарайся больше не упоминать ее.
— Ладно, дядя Край, — выдохнула она. — Не буду.
Тем временем мы добрались до съезда на лесную дорогу, которая вела в детский лагерь. Я сбросил скорость — и так трясло немилосердно, а тут стало еще хуже. Подвеска у этого УАЗа совсем в ужасном состоянии. Но делать нечего, нормальные машины мы отправили в Севастополь. Там все-таки женщины и дети едут.
— А почему ты не провел мобилизацию? — спросила вдруг она.
— Что ты имеешь в виду?
— Ну вот среди деревенских и мужчины же были, — Наташа пожала плечами. — У них достаточно сил держать автомат. Их можно научить стрелять, раз уж ты мне смог объяснить, как это делается. Почему не заставил их воевать? Сил и авторитета у тебя хватило бы.
— Сложный вопрос, — я ухмыльнулся. — На самом деле потому что считаю, что воевать мобилизованными — последнее дело.
— Почему? В Великой Отечественной ведь мобилизовывали.
— Там другое, — я покачал головой. — Тогда под угрозой вся страна была. И немцы все-таки зверства творили. Люди сами шли на фронт, понимали, что если они этого не сделают, то следующими, кого сожгут живьем, будут их родные. А этих мы не сможем мотивировать нормально воевать.
— Но бандиты тоже зверствуют.
— Не так. Далеко не так. Да и большинство людей терпеть все равно готовы. Да и честно скажу, лучше уж отряд подготовленных военных, чем толпа простых мужиков с «калашами». Те, кто был готов рискнуть, они уже со мной. Правда, их нашлось всего четыре человека. Ну и Алия, но та вообще странная.
— Вроде как понимаю, — проговорила она.
Скоро деревья расступились, и перед нами появились здания лагеря. Я увидел впереди Алмаза с автоматом, но тот умудрился разглядеть меня через лобовое стекло и отошел в сторону, пропуская нас внутрь. Так что я свернул, выехал на стоянку, и увидел, что кроме тех двух УАЗов, что мы привезли в прошлый раз, на ней стоит еще один, «буханка» и броневик «Тигр». И даже с пулеметом.
Да, похоже, что они неплохо сходили.
Я припарковал машину, поставил на ручной тормоз, а потом заглушил двигатель. На передаче оставлю на всякий случай, не доверяю я тормозам этой штуки.
— Пошли, — проговорил я. — Свежие новости послушаем.
Рванул ручку двери, открыл, спрыгнул на землю. И двинулся в сторону административного корпуса, из которого уже вывалила толпа. «Росгвардейцы» и ЧВКшники, причем все они что-то жевали. Похоже, что сделали дело и теперь решили перекусить.
Заодно я отметил, что они держатся отдельными группами, не смешиваются. Значит, хоть и побывали в общем бою, но боевое слаживание у них пока хромало. Ну так еще бы, у нас ведь здесь непримиримые враги собрались. Если бы не ситуация, они просто перебили бы друг друга, и на том сказочке конец.
— Как все прошло? — спросил Гром.
— Так, — сказал я. — Вы английский понимаете, пацаны?
— Я понимаю, — сказал командир. — Бойцы мои тоже знают, кроме Руси.
Мужчина с узкими глазами и скуластым лицом виновато развел руками. Бурят, наверное или башкир, на татарина он не похож.
— Тогда давайте, чтобы два раза не объяснять, на английском говорить, — предложил я. — А там наши западные партнеры постепенно русскому научатся. Верно ведь, guys?
— Куда еще деваться, — проговорил Шон за всех своих товарищей. — Если нам тут жить, то придется понимать язык, — и зачем-то добавил. — Сука, блядь.
Я заметил, что ирландка скорчила недовольную гримасу. Ей, похоже, эта затея не понравилась.
— Вот и славно, — решил я. — Деревни больше нет. Гражданские эвакуированы, дома мы сожгли. Во время зачистки потеряли одного человека.
Вот так вот, обезличенно. Если так говорить, то это не так больно.
— У вас как прошло? — задал я вопрос в свою очередь.
— Сожгли два БТРа, покрошили всех, кто был, захватили пару машин, — пожал плечами Гром. — Их там с полсотни было примерно, но почти все легли сразу, как из пулемета огонь открыли. Десяток пидорасов еще побегали, пошмаляли, но в итоге ни один ни ушел.
— Отлично, — кивнул я. — Значит, у них минус полторы сотни. Считай, десяти процентов нет.
— В Белогорске три сотни сидело, — проговорил Алмаз, который неслышно появился у меня за спиной. Удивительно, но на английском он говорил гораздо громче, чем на русском. — Я пленного разговорил немножко, время было. Значит, их там осталось не так много.
— Рискнем, командир? — тут же предложил Руся, посмотрев не на меня, а на Грома. Ну да, этого тоже следовало ожидать. Я, вроде как главный, но подчиняться они будут все равно своим начальникам, а я могу рассчитывать только на тех пацанов, что забрал из деревни. — Если прямо сейчас подойти, то можно попробовать…
— Нет, — я покачал головой.
— Они там укрепились, пленный сказал, — снова вступил в разговор Алмаз. — Так что вряд ли что-то сможем сделать.
— Нам сейчас о себе подумать надо, — пожал я плечами. — У вас еды сколько?
— Мы на неделю брали, — проговорил Гром.
— У нас на пару дней осталось, —