— Боже, слоны! — ликовала Ли.
На пляже Лавиния долго купались в океанских волнах, им попалась огромная черепаха, к которой они ныряли и играли с ней. Какие счастливые дни дарило им это долгое плавание!
От Цейлона долго плыли без остановок до самых берегов Африки и уже устали любоваться летучими рыбами и дельфинами. Продолжали учить родные языки друг друга и однажды впервые в жизни очень сильно разругались.
Ли вдруг решила узнать, какие женщины и в каком количестве были у Ронга до нее. И Ронг простодушно ответил:
— Я не хочу ничего скрывать от тебя. Хочу, чтобы мы всегда говорили друг другу только правду. В Париже у меня было несколько любовниц — две француженки, одна китаянка и одна испанка. А когда я этим летом приехал в Шанхай, по пути познакомился с певицей Лули. На теплоходе. И когда приехал в Шанхай, имел с ней свидания.
Ли, услышав этакое, помертвела:
— Не прикасайся ко мне! Развратник! Как я могла стать женой такого!
— Но я всех их забыл, как только увидел тебя на том маскараде!
— Забыл? Однако же вспомнил по первому же требованию!
— Но ты сама спросила меня. И мы договаривались никогда не лгать друг другу.
— В таком случае мог бы и солгать. Думать надо! Ишь ты, какой искренний. И с каким наслаждением всех перечислял! Даже не преминул упомянуть национальность каждой из этих развратных женщин! Поди, постоянно вспоминаешь их ласки?
— Нет, не вспоминаю. Никогда.
— А вот сейчас как раз и врешь. Я же видела, с каким наслаждением ты всех их подробно перечислял. Даже имена не забыл. Лули... Фу, как это противно! К тому же она Лули, а я Ли. Отойди от меня, умоляю!
Он отошел и виновато смотрел издалека. Они стояли на разных концах палубы, и он ждал, что она одумается, остынет и позовет его, но Ли мрачно смотрела на игру волн, разрезаемых кораблем. Не выдержав, он приблизился к ней.
— Прости меня, Ли. Я ведь не знал тогда, что встречу тебя. Я виноват, что имел тех женщин.
— «Тех женщин»! Какая гадость!
— Я люблю только тебя и не помню других.
— Мне противно плыть с тобой на одном корабле!
— Хорошо, я готов спрыгнуть с него.
— Только попробуй! Нет уж, плыви дальше. Но на первой же пристани я сойду и останусь жить там, куда бы мы ни причалили. А ты можешь плыть дальше в свой проклятый Париж, к своим француженкам и испанкам. Там еще много разных национальностей женщин. И все они весьма доступные. Давай, давай, плыви к ним. Они уже постельки для тебя расстелили.
— Зачем ты мучаешь меня, Ли? Ведь я так люблю тебя!
— Потому что ты своим признанием прострелил мне сердце.
— Прости меня. Я дулак.
Слово «дулак» тронуло и рассмешило ее. Как и подавляющему большинству китайцев, русская Р очень трудно давалась Ронгу, чье имя даже и начиналось вроде бы с буквы Р. Но эта китайская Р не такая, как русская, она нечто среднее между Р и Л и произносится путем отрывистого касания кончика языка по середине нёба.
И вот теперь Ронг так вовремя не смог правильно произнести слово «дурак». Ссора, казалось, угасла. Но когда они пришли в каюту и хотели лечь в постель, Ли стало сильно тошнить.
— Это мне тошно от мыслей о тех твоих развратницах, с которыми ты спал до меня! Не прикасайся ко мне. Займись чем-нибудь. Почитай книгу.
Вскоре ее стало сильно рвать. И последующие дни Ли постоянно мучилась тошнотой и рвотой, одолевавшими ее каждые полчаса. Если это морская болезнь, то почему она не началась с первых же дней плавания?
— Это все ты виноват, — казнила Ли своего мужа. — Зачем рассказал о тех потаскухах?
— Но они не были потаскухами.
— Что?! Ты еще заступаешься за них! Какой ужас! Ты негодяй! Не смей на меня смотреть даже!
— Просто я не хочу, чтобы ты думала, что Мяо Ронг способен иметь дело с потаскухами.
— Конечно! Наверное, они все были монашками! Ой, Ронг, оставь меня в покое. Когда же, наконец, первая пристань?
В середине сентября «Тайпин» вошел в Аденский залив и вскоре поплыл по Красному морю. Здесь приступы тошноты и рвоты у Ли прекратились. А заодно ей надоело продолжать ссору, длившуюся почти неделю и едва не окончившуюся печально — в один из дней Ронг отчаялся настолько, что не шутя собрался броситься в море. Ли отругала его и заставила себя смириться с предыдущими женщинами мужа. А вскоре все снова наладилось в их жизни. На вторые сутки без тошноты настроение у Елизаветы Александровны резко улучшилось.
— Прости меня, Мяу, прости! За что я мучила тебя? За то, что ты не дождался нашей встречи? Но откуда тебе было знать, что мы встретимся?
— Нет, я должен был знать это.
— Милый мой Мяу! Прости меня. Скажи, что все они для тебя тьфу.
— Тьфу!
— И не обнимаешь меня, не целуешь! Как не стыдно!
— Ты же сама...
— Иди сюда немедленно!
И струи любви, на несколько дней взятые в плен ссорой, вновь потекли потоками.
— Я знаю, почему меня тошнило. Это не морская болезнь.
— Не морская болезнь?
— Нет. Я беременна, Мяу. Ты слышишь меня? Мы не зря в Ситане придумывали имена. Во мне новая жизнь, Мяу, мой Мяу!
— Я без ума от счастья! У нас будет малыш! — искренне радовался Ронг.
В Красном море то и дело причаливали на час-полтора, и чернокожие торговцы всякий раз устремлялись на палубу со своим товаром. Ронг купил жене великолепное боа из страусовых перьев, в котором она теперь выходила на вечерние танцульки, но, быстро вспотев, снимала и небрежно кидала на спинку стула.
В конце сентября проплыли мимо Синая и вошли в Суэцкий канал, такой узкий, что то и дело «Тайпин» прижимался к берегу, пропуская встречные корабли.
— Почему-то нам никто не уступает, а наш «Тайпинчик» самый вежливый! — возмущалась Ли.
В Средиземном море ненадолго останавливались в Александрии и дальше сразу взяли курс на Геную, где у «Тайпина» был конечный пункт маршрута. Сойдя на берег, Ли заплакала, прощаясь с пароходом, на котором прошли счастливые полтора месяца плавания. Но одумалась и, вытерев слезы, сказала:
— А впрочем, плыви себе обратно, надоел! И