— Как я рад тебя видеть в рядах сражающихся бойцов! — обнимал Ронга обветренный и обожженный, закаленный в сражениях поэт.
Чжан Готао стал претендовать на лидерство, и между ним и Мао произошел разрыв. Мяо Ронг, больше симпатизируя поэту, перешел на его сторону и дальше сражался бок о бок с Мао Цзэдуном. Их роднило то, что оба потеряли своих любимых жен. Правда, Мао уже нашел себе утешение в другом браке, а Ронг по-прежнему хранил верность своей Ли.
— Прости меня, Тигренок, но мне кажется, глупо хранить всю жизнь верность той, кого уже давно нет в живых, — однажды сказал ему Мао.
— Прости меня, друг, но я же не напоминаю тебе о том, как ты бешено любил свою Зорюшку, — ледяным голосом ответил Ронг.
— Договаривай смелее, коли уж начал, — сурово продолжил разговор Мао. — Ты хочешь сказать, что я при живой жене...
— Зачем ты просишь меня договаривать и сам договариваешь? — перебил его Ронг. — Да, я это и хотел сказать. При живой Зорюшке женился на другой.
Это была правда. За два года до расправы гоминьдановцев над Зорюшкой Мао оставил ее в Чанше с детьми и отправился воевать. В горах Цзингана ему встретилась прекрасная восемнадцатилетняя Хэ Цзычжэнь. Мао был тогда стройный, длинноволосый, в глазах то молнии, то лирическая грусть. И девушка влюбилась в него, а он в нее. И они поженились, хотя Цзычжэнь знала, что у него есть жена и трое сыновей.
— Не осуждай меня, Тигренок, — вздохнул Мао. — К тому времени Зорюшка стала занудной, чрезмерно партийной, излишне строгой. Утратила женское очарование. А Цзычжэнь оказалась такая веселая, живая и при этом умная, начитанная. А как она была хороша, если б ты знал, как хороша! Нежное овальное лицо, большие сверкающие глаза, кожа тонкая, белоснежная. Стоило мне попросить ее помочь мне работать с кое-какими рукописями, и она тотчас все поняла. Безропотно отдалась мне. На свадьбе мы ели конфеты и орешки, пили чай. Весело, шумно! Эх, Тигренок... Не суди меня строго.
Зорюшка вскоре узнала об измене, едва не покончила с собой, и сделала бы это, если б не трое детей, совсем еще маленьких. Аньину — шесть, Аньцину — пять, Аньлуну — полтора годика.
А через два года все эти бедные мальчики остались без матери. В тот день, когда Аньину исполнилось восемь лет, Зорюшку арестовали, посадили в тюрьму, подвергли пыткам, требуя, чтобы она всего лишь отреклась от мужа. Но, даже храня обиду, она не отреклась от неверного мужа, и ее расстреляли на кладбище в предместье Чанши. Один из палачей тотчас сорвал с ее ног башмаки и отбросил их подальше, чтобы тень покойницы не ходила потом за своими убийцами. Вернувшись в казарму, убийцы сели обедать, но к ним прибежали с сообщением, что расстрелянная жива. Они вернулись на кладбище и увидели, как она пытается встать на колени. И еще долго добивали ее.
Узнав подробности гибели второй официальной и первой настоящей жены, Мао дал клятву сурово отомстить гоминьдановцам. К этому времени Хэ Цзычжэнь уже родила от него дочку.
— Не очень-то гордись своей верностью, Мяо Ронг, — говорил Мао. — Еще не известно, через какой срок тебе бы надоела твоя Ли.
— Считай, что я этих слов не слышал, — сжал губы Ронг.
Он не осуждал Мао, считая, что у каждого своя жизнь. Хэ Цзычжэнь родила поэту сына, которого назвали Аньхуном — «достигшим берега», потому что Мао сказал:
— Этот красноармеец достигнет берега социализма.
* * *
Не сумев перехватить у Мао Цзэдуна лидерство в партии, Чжан Готао в 1937 году пошел на открытое предательство — написал «Обращение к китайскому народу» с целой коллекцией обвинений в адрес Мао и переметнулся к гоминьдановцам. Живя в Чунцине, он подготовил большой доклад о китайских коммунистах для шефа гоминьдановской разведки. Потом он эмигрирует на Тайвань, оттуда — в Канаду, где за год до смерти, вспомнив долгие беседы с Мяо Ронгом о Христе, примет христианство.
С середины тридцатых годов Сталин сделал ставку на Мао Цзэдуна, наконец признав, что во многом Мао похож на него. Культ личности Мао начался не в самом Китае, его стали раздувать в СССР. К началу Второй мировой войны Мао стал главным руководителем борьбы коммунистов против гоминьдановцев.
Впрочем, эта борьба вскоре остыла, потому что Япония пошла на открытую оккупацию китайских земель, и перед лицом опасности коммунисты по прямому указанию из Москвы вынуждены были пойти на союз с гоминьдановцами, дабы единым фронтом сражаться с иноземными завоевателями.
Впоследствии в Китае отправной точкой начала Второй мировой войны станут считать не вторжение Германии в Польшу в 1939-м, а нападение Японии на Китай в 1937-м.
С удивлением узнавал Роман Мяулин о том, что творилось в СССР, где Сталин начал великую чистку, а фактически развязал террор против собственного народа.
— Сталин все делает правильно, — возражал ему Мао Цзэдун.
— Но там тысячи людей расстреливают, десятки тысяч становятся узниками концентрационных лагерей. Ведь ты поэт, Мао, как ты можешь одобрять это?!
— Поэзия революции — самая суровая поэзия в истории человечества, — отвечал поэт.
* * *
В конце тридцатых Мяулин прочитал только что вышедший в русском переводе Риты Райт роман американского писателя Эрнеста Хемингуэя «Фиеста». Конечно же он сразу вспомнил того американца в «Клозери де лила», о котором рыжеволосая жена, по имени Хедли, говорила, что он будущий великий писатель. Роман поразил Мяулина своей силой, но не смыслом, которого он не увидел в мужчинах и женщинах, желающих любви и не находящих ее. Зато следующий роман — «Прощай, оружие!» в русском переводе Калашниковой ненадолго согрел обледеневшую душу Мяо Ронга. Особенно финал, в котором герой вынужден пережить смерть своей возлюбленной и навсегда остаться в одиночестве. Ведь это было так про него!
И что самое удивительное, ни разу в жизни, с тех пор, как погибла Ли, Ронг не мог заставить себя плакать. Что-то случилось с его слезными железами. А тут, дочитав роман Хемин Гуэя, он вдруг с ужасом почувствовал, как две огромные слезы выкатились из его глаз.
— Что с тобой, Мяу? — откуда-то издалека спросила его Ли.
И он ответил ей:
— Сам не знаю. Воистину был прав Пушкин, написавший: «Над вымыслом слезами обольюсь».
* * *
В начале сороковых годов в России началась страшная война против напавшей