Она пролежала так десять минут, прежде чем услышала шаги в коридоре. Йенни сразу же подскочила на месте, привстав на локтях. Она встала с постели, и, растерев по щекам слезы, прошла к письменному столу.
На левом краю лежала толстая черная папка, в которой были собраны рисунки Акселя. Йенни подвинула ее в центр и открыла случайную страницу. Перед ней был тот самый рисунок, на который она наткнулась, впервые оказавшись в комнате Акселя, – обнаженный, повалившийся на колени юноша, окруженный десятки раз продублированной надписью «обнуленный смертью герой». Йенни провела дрожащими пальцами вдоль поверхности рисунка, рухнула шумно на стул, который стоял до этого застенчиво рядом, словно готовый вот-вот ее поймать.
Вдруг дверь распахнулась, и в спальню вошла Флер.
– Привет, – сказала она, прошла внутрь и опустилась на край постели, глядя на свои сведенные вместе колени.
– Привет, – ответила Йенни запоздало. – Еще раз… прими мои соболезнования.
Флер кивнула, даже предприняла почти что убедительную попытку улыбнуться. Они сидели в тишине, не поднимая друг на друга глаз, не шевелясь. Йенни не могла заставить себя говорить, ибо говорить с Флер было невыносимо – каждое произнесенное слово ранило, в кровь кромсало сердца обеих.
– Можно… – Йенни вздохнула, пытаясь унять дрожь в голосе. – Можно мне сделать фотографии его рисунков? – выдавила она наконец. – Я скоро начну снимать фильм о нем. И я хотела бы воссоздать его рисунки. Я написала где-то треть сценария. Как закончу, пришлю вам копию на одобрение. Конечно, я поменяла имена, какие-то события сильно преобразила в угоду художественности, но что-то будет воссоздано почти с документальной точностью. И я бы хотела… чтобы рисунки были в точности как его.
Флер склонила голову на бок, пронзительно глядя на Йенни.
– Да, конечно. Можешь даже на время съемок забрать папку.
– Правда? Ты уверена?
Флер кивнула.
– Спасибо, – прошептала Йенни. – Огромное спасибо.
– Он много рисовал тебя, – произнесла Флер, указав подбородком на папку.
– Да, я знаю.
– Я очень люблю эти его рисунки. В твоих портретах так много его самого. Он очень тебя любил. И его любовь пробирает до костей, когда смотришь на то, как он прорисовывал твои родинки, ямочки, глаза… Он такой уязвимый и беззащитный в тех работах. Невероятно. – Флер медленно выдохнула и часто захлопала ресницами, смаргивая слезы. – Там ближе к концу есть рисунок, где ты обнаженная спишь, обняв подушку… Я за всю свою жизнь не видела ничего трогательнее. Я никогда… его таким не знала. Мне кажется, я его вообще никогда по-настоящему не знала.
Йенни осторожно положила папку на стол, словно то была многовековая реликвия, и сделала несколько шагов в сторону Флер. Она мягко опустилась перед ней на колени, взяла ее сухие, пахнущие детской смесью ладони в свои руки.
– Он нарисовал самый настоящий комикс, в котором сделал меня супергероиней. Я его повсюду с собой ношу до сих пор. Он всегда лежит в мешочке, который висит на моем режиссерском стуле, где я держу сценарий и раскадровки. И я его таскала с собой на все экзамены, на все съемки в универе. Каждый раз, когда мне хотелось опустить руки или сразу пойти на компромисс в ущерб фильму, я просматривала этот комикс и говорила себе: «Соберись! Он считал, что ты достаточно крутая, чтобы сделать тебя супергероиней. А ты вот так просто сдаешься». Я всегда представляла себе, как он сильно разочаруется, если вдруг увидит, что я опускаю руки… Он как будто всегда был со мной, даже когда мы не виделись годами… – Йенни отвернулась пристыженно, быстро вытерла слезы основанием ладони. – Прости, я столько болтаю. Не нужно было…
– Нет-нет, это прекрасная история. Мне нравится слушать о нем. – Флер улыбнулась. Впервые весело и искренне за этот бесконечный день. – Йенни, почему ты решила снять об Акселе фильм?
Йенни пожала плечами:
– Я не знаю. Мне просто казалось, что если я не сниму этот фильм, если не начну сейчас же работать над ним, то просто сойду с ума. – Она сделала паузу, прикрыв глаза. – У меня есть чувство, что это мой самый важный фильм. Будто всю жизнь я шла к тому, чтобы снять его… я с восемнадцати лет знала, что сниму о нем кино. Правда, я всегда мечтала, что он все же его посмотрит, смутится. Скажет, что я несправедливо сильно им восхищаюсь… Он всегда так говорил.
Флер ничего не ответила, лишь сжала крепко-крепко руки Йенни.
– Но, наверное, глубоко в душе я хочу увековечить его, память о нем. Хотя понимаю, что это все бессмысленно и иллюзорно. Но я так… так боюсь его забыть, позволить смерти обнулить все, что с нами было. Я так боюсь проснуться однажды и не испытывать этой неподъемной боли, с которой засыпаю сейчас. Боюсь, что смогу когда-то говорить о нем спокойно. Мне кажется, я наконец полностью поняла, что Аксель имел в виду, когда говорил, что боится не смерти любимых, а беспамятства. Я не знаю, почему мы устроены так, что поклоняемся своей боли, создаем произведения искусства, чтобы нас эта боль никогда не покидала. Но я такой же человек, как и все. И я хочу помнить. И мне хочется, чтобы моя память жила в этом фильме.
– Эта боль никогда не забывается и так, – прошептала Флер. – Я все еще вспоминаю папу и Робби каждую ночь, и мне так же больно, как было одиннадцать лет назад. Иногда это немного отпускает, но потом наваливается снова. Такое нельзя забыть. Но с Акселем… с ним все иначе. Перед ним я испытываю еще и вину.
– Я тоже, – сказала Йенни. – Я тоже.
* * *
В шесть часов Йенни отправилась домой. Она шла неторопливо, крепко прижимая к груди черную папку и глядя себе под ноги. Дорога – влажная от недавно прошедшего дождя, переливающаяся золотом, – по-вечернему устало ширилась перед ней.
– Хей, привет, – послышался голос Луи. Йенни подняла голову и увидела, что он стоит, привалившись плечом к двери ее дома, и улыбается. Его рубашка была выпущена наружу, волосы взъерошены. Под глазами коричневыми мазками расплылись синяки от недосыпа.
– Привет, – сказала Йенни с едва скрываемым волнением, приближаясь к Луи. Шаг ее стал быстрее, отрывистее. – Все хорошо? Я думала, ты не собирался приезжать.
Когда Йенни остановилась напротив, Луи резко обнял ее, коснувшись губами уха. Он зажмурился и, постояв немного на месте, прошептал:
– Нам нужно поговорить, Лилу. Давай сходим к церкви, если ты не сильно устала? Я там сто лет не был.
– Давай, – согласилась Йенни. Она крепко сжала Луи в