– Ага, я даже не сомневаюсь, – прошептал Аксель, озадаченно вглядываясь в пол, усыпанный его одеждой.
– Ты что-то ищешь? – поинтересовалась Йенни.
Аксель утвердительно хмыкнул, не переводя на нее взгляда, и резко поднялся на ноги.
– А что ты ищешь? Я могу помочь?
– Я… эм-м, забыл, – усмехнулся он. – Но в голову почему-то лезут Чет Бейкер [48] и Амстердам… Ты знала, что он умер в Амстердаме? Поскользнулся и выпал из окна своего номера. Не то чтобы это важно или… – Аксель выдержал паузу, сильно зажмурившись в попытке сосредоточиться на разговоре. – А, точно. Что ты там говорила про Францию и предков Луи? Извини, я совсем потерял нить разговора.
– Слушай, ты уверен, что мы пили вино, а не что-то покрепче? – спросила насмешливо Йенни. Аксель развел руками и снова принялся ходить взад-вперед по комнате. – Я говорила, что мы ездили с ними на юг Франции. Мне еще запомнилось, как мы ловили там крабов, но из-за того, что мне было их жалко, Адриан потом всех до единого отпускал. Они такие были миленькие…
– Крабы? Миленькие? – переспросил Аксель с искренним удивлением, остановившись нетерпеливо у изголовья постели.
– Так, а что ты против крабов имеешь?
– Упаси боже, ничего не имею! – Аксель поднял руки в примирительном жесте. – Ты в курсе, что сейчас и сама немного на краба смахиваешь?
– Что, настолько сильно обгорела? – спросила Йенни, коснувшись ладонью лица. Кожа на покрытых веснушками носе и щеках была пудрово-розовая и казалась горячей на ощупь.
– Не сильно, но обгорела. Ты привезла с собой что-то на случай, если обгоришь?
Йенни пожала плечами – зацелованные солнцем, они казались теперь почти коралловыми в сравнении с белыми бретельками топа.
– Тогда сиди тут, выпей «Ибупрофен» или что-то типа того, а я схожу в тот маленький круглосуточный магазин и попытаюсь найти у них крем с алое вера. Если не будет, куплю кокосовое масло. Я слышал, оно хорошо помогает, – произнес Аксель почти скороговоркой.
– Да забей, это не такой сильный ожог. Попечет немного и перестанет.
– Нет уж, ты нужна мне завтра здоровая и бодрая, потому что гулять будем с раннего утра до поздней ночи! У меня столько крутых идей!
– Я приму холодный душ, и все будет нормально. Не переживай.
Аксель покачал головой.
– Ты замучаешься так спать. Я же сказал, что хочу видеть тебя завтра бодрой и полной сил.
Прежде чем Йенни нашлась с ответом, он юркнул в темноту прихожей со словами:
– Я буду минут через пятнадцать! Не забудь про «Ибупрофен».
Когда Аксель вернулся, Йенни сидела на краю постели в белой майке с большими прорезями по бокам, расчесывая мокрые после душа волосы. Она напевала себе под нос мелодию, услышанную днем у Замка Ангела, но стоило Акселю войти, как она замолкла и повернула голову в сторону двери.
– Вот и наш крем, – радостно сказал Аксель, пройдя в комнату. Он остановился напротив Йенни и снял прозрачную обертку с зеленой крышечки тюбика.
– Спасибо… Но тебе правда не стоило так запариваться.
– Да брось, мне несложно. Ты не против, если я сам все сделаю?
Йенни покачала головой, улыбнулась слабо Акселю. Сердце ее мучительно сжалось, как всегда сжималось в моменты, когда она особенно четко и ярко чувствовала, как сильно она его любит, когда одной непрерывной волной накатывали на нее восхищение и трепет, когда ничего не оставалось в ней, кроме той безграничной, неподъемной любви.
Аксель выдавил щедрую порцию крема на ладонь и аккуратными, бережными движениями размазал его по щекам Йенни, по веснушчатому носу. Она молчала, подняв на него блестящие глаза. А под конец, быстро окунув указательный палец в крем на его ладони, размашистыми движениями нарисовала у Акселя под скулой белое солнце.
– Хей, ты чего?
– Ничего, – пожала плечами Йенни. – Просто… да неважно.
– Нет уж, закончи.
– Нет, – прошептала она с детской, заговорщической улыбкой.
– Ну, скажи.
– Не-а.
– Значит, так? – спросил Аксель с шутливой угрозой и, отбросив крем в сторону, навалился на Йенни сверху, прижав ее к постели. Он начал щекотать ее там, где ребра и подмышки, отчего она громко, заливисто расхохоталась.
– Прекрати! Я боюсь щекотки! – воскликнула Йенни, отбиваясь от Акселя.
– Тогда скажи, – повторил Аксель настойчиво, но просьбу выполнил.
– Нет, – твердо ответила Йенни и чмокнула Акселя в кончик носа. – Не все же мне тебе рассказывать. Лучше встань и посмотри, как тебе идет кремовое солнце.
– Тогда я не расскажу тебе, где тут находятся картины Караваджо. И вообще «Караваджо hunt» отменяется!
– Я не знаю, в курсе ты или нет… – прошептала Йенни с наигранной таинственностью, – но меня не забанили еще в «Гугле».
– Какая же ты вредина, Андерссон, – ответил Аксель полушепотом, быстро поцеловав ее в губы.
* * *
Ночь была настолько душной, что, бросив тщетные попытки уснуть, Йенни в третьем часу вышла на балкон и, тихонько сев на деревянный стул, прикрыла глаза. Аксель стоял, облокотившись о перила, и курил. Он задумчиво смотрел на влажное, похожее на провисающую темно-синюю простынь, небо, на забрызганные жидким золотом фонарного света стены, узкую брусчатую дорогу. Время от времени там проходили люди – одинокие темные фигурки. Иногда ураганом криков и смеха по улице проносились пьяные подростки.
– Почему ты не спишь? – спросила Йенни, глядя на белое солнце, до сих пор широко улыбающееся с его щеки.
– Не хочется. Я составлял нам маршрут на завтра. Почти закончил. – Он сделал последнюю затяжку, и сигарета тлеющим оранжевым огоньком выскользнула из его пальцев в темную римскую ночь. – А ты почему проснулась?
– Душно, – простонала Йенни.
Они оба умолкли, и на улице послышалось хлопающее эхо шагов, а за ним веселая и шумная итальянская речь.
– Знаешь, я дочитал в самолете «Герцогиню Д’Амальфи», – сказал Аксель негромко, оглянувшись на Йенни. Она перебралась уже с ногами на стеклянный стол, обняла себя за плечи, старательно избегая обильно намазанных кремом участков. Свет с улицы мягко очертил золотом ее руки, глаза, губы.
– И как тебе?
– Жесть лютая. Люблю Ренессанс за такое, – усмехнулся Аксель. – Но я вот думал… и мне кажется, я понял, почему я вижу герцогиню, несмотря на то, что она умерла… и как ужасно она умерла, как бы победившей. Мне кажется, она реально единственный цельный персонаж, личность. Ну, может, Бозола к концу нашел тоже свое призвание, хотя он тот еще говнюк. Но это не совсем то.
– И почему ты считаешь, что она победительница?
– Она единственная